Попаданец XIX века. Дилогия
Шрифт:
Сам директор школы Василий Герасимович Кудрявцев, титулярный советник министерства народного просвещения чуть ли не прослезился, перед этим из осторожности отложив беловик, чтобы не накапать, и твердо сказал:
— Безусловно превосходная оценка! Никак не ниже! В первый раз на своей практике вижу столь каллиграфический почерк,четкий, легко читаемый не только опытными крючкотворами, но и малообразованными людьми! Пожалуй, наш выпускник может сразу быть достоин допущенным к бумагам самого столоначальника, а, Анна Гавриловна?
Учительница Андрея Георгиевича на правах в какой-то мере собственницы смотрела на диктант ученика более
— Хороший почерк и понятный текст, ошибок я не вижу совсем. Позвольте с вами согласится, ваше высокоблагородие, Андрей Георгиевич может хоть сейчас работать письмоводителем у столоначальника или даже у его высокопревосходительства директора департамента.
Василий Герасимович дружелюбно, хотя и несколько надменно кивнул Макурину:
— Ко мне нередко обращаются с просьбой помочь найти грамотных людей особенно благородного происхождения. И я в свое свое время порекомендовал в департаменты целый ряд выпускников, которые произвели недурственную карьеру. Смею надеяться, учитывая ваши способности, вы станете полезным чиновником, благородным человеком у трона его императорского величества!
Понимая, что и он тоже должен говорить что-то приятное, Андрей Георгиевич принялся благодарить Кудрявцева, одновременно перечисляя его положительные стороны, зачастую гипертрофированные. Директор же школы, хоть и опытный и понимающий цену этим благодарностям и похвалам, тем не менее, удовлетворенно жмурился. Доброе слово всякому приятно, это и так понятно.
Ну а Анечку он он не только поблагодарил, но и угостил обильным вкусным обедом с французским шампанским в отдельном кабинете. Трактир был не высочайшего уровня, но и не для дворников. Обед с четырьмя переменами блюд, роскошным десертом с тропическими фруктами и мокрыми пирожными, с подачей, пусть и немного заграничных вин, все же угощаемая была приличная женщина, обошелся Андрею Георгиевичу на две персоны в три рубля ассигнациями.
Впрочем, скромной учителке без мужа и даже без воздыхателя и этого было очень много. Ну а попаданцу, который в XXIвеке не раз угощал деловых и романтических гостей в роскошных ресторанах этого же города, просто примерно эдак на двести лет позже, сделать угощение вдвойне приятным и восхитительным было раз плюнуть.
Анна Гавриловна сначала была излишне скромной, затем после первой перемены блюд с бокалами бургундского и шампанским, наоборот излишне развязной и самоуверенной. Впрочем, с помощью деликатного ученика ей все очень понравилось. Вдоволь наевшись различными вкусностями и даже немного напившись, учительница с помощью Андрея Георгиевича уехала на извозчике в скромный домик, где она снимала комнату.
Сам ученик был скромен и трезв, ограничившись тремя целомудренными поцелуями в щечку и один в губы. Можно было больше и не только поцелуев. Но Андрей Георгиевич четко обусловил обед как благодарственно-деловым и границ не переходил. Ибо он прекрасно понимал, что для XIXвека это был почти закон — спортил девку — женись! И если прожженный купец еще без труда изловчится проскользнуть в узкое отверстие российского законодательства, то молодой дворянин навсегда останется с жирным пятном позора.
И потом, ему просто было жалко эту скромную трудягу. Пусть ее. Они пробыли вместе месяц без малого и скоро расстанутся навсегда. Вот так!
На следующий день торжественный, но скромный выпуск учеников был приурочен почти к вечеру, и Анна
Выпускников накопилось всего три десятка. Андрей Георгиевич еще раз посмотрел на своих собратьев и, м-м-м, сестер. Он не ошибся — большинство были мужчины, в основном мелкие служащие, даже не чиновники. И сотрудники частных коммерческих фирм. И первым, и вторым навыки школы были нужны в сугубо практических целях, поэтому они старались изо всех сил. Правда, пользы от этого было маловато. Слишком уж низкой была их образовательная база, чтобы получить от краткосрочных курсов, а школа, по сути, ею и была, большую отдачу.
Немногочисленные женщины — купчихи, низшие медработники и т.д. — были в тех же категориях не очень грамотного населения. И даже хуже. Большинство из них имело так называемое домашнее образование, что означало для XIX века умение читать, писать, четыре арифметических действия и, пожалуй, все.
Не зря потому Андрей Георгиевич с его полувысшим инженерным образованием, которое, как он считал, уже все в памяти исчезло, как-то вдруг легко всех обошел и вызвал благоволение его высокоблагородие директора школы. Вот и ругай родимый будущий университет!
Он оказался не только первым в списке, но и высоко впереди всех. Анечка, его симпатичная наставница, поговорив о чем-то с Василием Герасимовичем, сначала настойчиво допрашивала на предмет, чего он такое оканчивал — гимназию или даже какой университет. Бабий ум так было расфантазировался, что попаданец чуть не расхохотался до икоты.
Анна Гавриловна вдруг решила, что он какой-то революционер, бежал из ссылки, и теперь таким вот образом восстанавливает хоть какой-то диплом. Опасливо поглядывая на государственного смутьяна, она настойчиво внушала ему две мысли:
во-первых, она его ни в коей мере не выдаст, ученик свободно может ей все выдать без утайки и
во-вторых, может лучше взять и сдаться на августейшую милость его императорского величества?
Тут он уже расхохотался вслух, заставив собеседницу покраснеть и насупится. Это его еще больше развеселило и он громко хохотал, глядя на нее, пока обозленная учительница не ушла.
Перестав веселится, он уже серьезно подумал, что смешного здесь ничего нет, поскольку первый же человек XIXвека (женщина!) раскрыла его почти полностью. И какой он здесь в Санкт-Петербург и зачем учится в школе. Правда, для XIX века придумала более легкий вариант — тайный преступник, беглый смутьян.
Кстати, тоже плохо для его репутации. Жандармерию-то он, скорее всего, убедит, ведь никак доказательств не существует, кроме бабьей болтологии. Но как после этого будешь делать карьеру или вообще жить, если все будут думать о тебе, как о преступнике? Да и жандармов поди-ка уболтай.
Обогнал обидчивую Анну Гавриловну, придумал слезливую повесть о талантливом дворянском недоросле, который в поместье сумел обучить учебные дисциплины гимназии. А потом вот холера и он остался сиротой.
Такая вот симпатичная история, которая, вроде бы, успокоила девушку. Но еще больше, с точки зрения Андрея Георгиевича, ее заставил замолчать и при всех — в скромном уголке здания школы — прижаться к ученику, это крепкий поцелуй не куда-то там в щечку, а в алые губы.