Попаданка для лорда
Шрифт:
Хотя с точки зрения королевского лекаря иначе чем чудесами это не назовешь. Наука вообще не сильно отличается от магии – понятна лишь тем, кто всерьез ей занимается…
– Хорошо, оставим это, – кивнул лорд, по-прежнему не выказывая никаких эмоций. – Вы сказали «зарабатывала на жизнь». Вы не леди, или ваши родственники растратили состояние?
Кажется, в его представлении о жизни я окажусь даже не говорящей кошкой, а говорящей табуреткой. Как Бет.
– По вашим представлениям, я не леди. Моя мать бухгалтер, отец – инженер.
А теперь попробуй объяснить, что это такое.
– Бухгалтер – это…
– Неважно. Что-то еще?
–
Я в который раз поежилась, кутаясь в простыню. Надо договорить, и будь что будет.
– Я знаю только, что у вас нет никаких долгов передо мной. Вы и без того сделали для меня слишком много, а сегодня утром и вовсе спасли мне жизнь, пусть и невольно. И прежде чем вы решите меня защищать – если вы решите меня защищать – я хочу, чтобы вы знали, ради кого именно это делаете. Так будет честно. И правильно.
– И что мне теперь делать с этим знанием? – медленно произнес он.
А я предупреждала, что правду ты сможешь и не перенести.
– Вам решать, милорд. Вы хотели, чтобы между нами не осталось недоговорок. Я с этим согласилась. Теперь вам решать, отвернуться ли от меня, счесть ли демоном или… – голос сорвался. Только бы не разреветься.
По его лицу по-прежнему невозможно было ничего разглядеть.
– Это – все? – тем же ровным ровным тоном произнес лорд. – Просто разум другой женщины в теле леди Кэтрин? Вы не демон, не приносите человеческих жертв и не едите младенцев на завтрак?
– Что?!
Я, наконец, разглядела искорки смеха в его глазах. Ах ты зараза, нашел время надо мной ржать!
Но все же смеяться он не стал. Из глаз исчезло веселье, на лице появилось… сочувствие?
– Ты вся дрожишь.
– Это не от холода, милорд, – голос едва слушался.
– Я знаю. Моя маленькая храбрая девочка. Иди сюда.
– Не смейтесь надо мной, милорд, – прошептала я, глядя куда-то поверх его плеча. – Пожалуйста…
– Посмотри на меня.
Я отчаянно затрясла головой. Если я посмотрю ему в глаза, я разревусь. А реветь нельзя. Особенно теперь, когда внутри шевельнулась надежда, что он не сочтет меня чудовищем. Увидеть в его взгляде холод… я этого не выдержу.
Одним стремительным движением он сгреб меня в объятья, усадил на колени.
– Посмотри на меня, – повторил он. Отстранился, взял за подбородок бережно и в то же время крепко – не вывернуться.
Я перевела на него взгляд, часто моргая.
– Как ты могла подумать, что я от тебя отвернусь? – его голос, негромкий, глубокий, словно окутывал теплым покрывалом. – Ты права, во все это очень сложно поверить и еще сложнее понять. Но я постараюсь. Потому что ты доверилась мне. Неужели я обману это доверие?
В его лице и голосе было столько нежности, что я все-таки не удержала слезы, сама не понимая, отчего плачу.
– Мне плевать, из какого ты мира. – продолжал он. – Плевать, сколько тебе лет и сколько мужчин у тебя было до меня. Потому что я… – Он вздохнул, коротко и резко, как перед прыжком в прорубь. – Потому что я люблю тебя. Тебя, Е-ка-те…
– Кэтрин, – прошептала я, запуская пальцы ему в волосы. – Так ты называл меня и пусть так и останется.
– Кэтрин, –
– Нет, – всхлипнула я, улыбаясь сквозь слезы. – Сама не понимаю, что…
Он не дал договорить, накрыв мои губы своими, поцеловал так нежно и бережно, словно боялся напугать, оттолкнуть. Сперва легко, едва касаясь, потом углубляя поцелуй, но все так же неспешно и ласково, как будто с этого мига нам принадлежало все время в мире, как будто за стенами этой комнаты больше не было никого, кроме нас двоих, во всем мире больше не было никого, кроме нас двоих. Кроме тихих вздохов и ласковых рук, кроме его губ, удивительно нежных. И мы целовались, и целовались, не торопясь переходить к большему. Растворялись друг в друге, в неровном дыхании, в стуке сердца. Согревались друг об друга, и хотя вовсе не холодно на самом деле было в его спальне, в его объятьях все равно было куда теплее.
Опустилась на пол простыня, и я обнаружила, что сижу уже не боком, а лицом к нему, что полотенце уже ничего не прикрывает и достаточно лишь совсем немного сдвинуться…
– Говоришь… не осмелишься оседлать… породистого… жеребца, – прошептал он, выцеловывая мне шею.
– Может быть… – выдохнула я, – этого… жеребца мне незачем бояться…
– Незачем, – он приподнял меня, придержав за талию, помог устроиться как надо. Заглушил поцелуем стон, вырвавшийся, когда я опустилась на него. Какое-то время мы так и сидели, прижавшись друг к другу, не торопясь разжимать объятья, разрывать поцелуй, словно и вправду на миг стали одним. Пока я, не удержавшись, не двинула бедрами. Он улыбнулся, откинулся на спину, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. Я качнулась несколько раз, приноравливаясь, поймала нужный угол. Его ладони накрыли грудь, прошлись по телу, снова заставив меня застонать. Я начала двигаться, медленно, дразня то ли его, то ли саму себя, не отрывая взгляда от его искаженного страстью лица. То ускоряя ритм, то снова замедляясь, останавливаясь у самого пика и опять начиная двигаться, пока не позволила наслаждению заполнить себя целиком, выплеснуться с криком. Его руки подхватили меня за талию, поддерживая, не давая сбиться с ритма, разжались, позволив мне замереть, вжимаясь в него, и снова обвились вокруг, когда я склонилась и замерла у него на груди, слушая, как колотится его сердце – так же бешено, как и мое.
Мы долго лежали так, нежась в объятьях друг друга, под прикосновениями, в которых почти не осталось чувственности – лишь тепло и ласка.
– Говоришь, в первый наш раз ты решила, что это бред? – усмехнулся вдруг Роберт.
Я подложила кулак под подбородок, заглянула мужу в лицо. Какая же невероятная у него улыбка!
– Очень приятный бред, – мурлыкнула я, целуя его. – Не мужчина, а просто мечта, такое может быть только в бреду.
– А что бы ты сделала, если бы знала что это явь?
– Огрела бы подсвечником. Ну или чем еще там под руку попалось бы.
Он расхохотался.
– Да, тогда первая брачная ночь стала бы воистину незабываемой.
Он выбрался из моих объятий – я разочарованно застонала – бросил мне мокрое полотенце. Сунулся в сундук.
– Извини за мокрое белье, но слов ты не слышала. Не бить же тебя было по щекам.
Я поежилась.
– Нет уж, не надо.
– Не буду. – он шагнул ближе. – Я никогда… Хотел бы я сказать, что никогда не сделаю тебе больно, но причинить боль можно и вовсе не желая того. И все же я постараюсь.