Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов
Шрифт:
Слава телекинезу!
Ухватив посылку, я нижней частью подноса прибиваю вездесущую пену. И только заполучив еду, вспоминаю о совести:
– Простите за беспорядок.
– Да ладно… я уже начинаю привыкать, – как-то обречённо произносит Санаду, разворачивается и указывает в сторону. – Полотенца в стенном шкафу вон там. С пеной потом служанка разберётся.
– Простите, – добавляю я в спину Санаду, но он только отмахивается.
А я пристраиваю поднос на бортике и улыбаюсь блинчикам.
***
«Не
Он лежит на софе в кабинете, прикрыв глаза сгибом локтя.
«Не думай об обнажённой девушке в своей ванне…»
Сигнальные чары особняка оповещают его об очередной попытке Валариона прорваться к Нике, и это позволяет не думать.
Хотя бы немного.
Вздохнув, Санаду садится.
Охранные чары не дают Нике покинуть выделенные ей гостевые покои, если Валарион находится вне его покоев, и наоборот – это единственный способ не дать им обжиматься по углам. И в то же время они могут говорить через дверь. Даже открытую.
Отпив уже остывший кофе, Санаду оставляет чашку на столике и берёт книгу.
Телепортируется в коридор возле гостевых покоев и, сунув книгу под мышку, с невинным видом «проходит мимо».
Заметив его, Валарион в чалме из полотенца отшатывается от стоящей по ту сторона проёма Ники.
«Значит, Ника предупредила его о моём особом отношении к рыжим», – понимает Санаду.
И картинно изгибает бровь.
Валарион делает брови домиком и отступает на полшага. Но затем возвращается обратно:
– Эм, доброе утро.
– Новая эльфийская мода? – Санаду кивает на полотенце на голове «дорогого гостя».
– Эм, да, – опускает взгляд Валарион и нервно трёт ухо, явно проверяя, не выбилась ли предательски рыжая прядь.
– Доброе утро! – здоровается из своей комнаты Ника.
Санаду останавливается рядом с ними и наблюдает, как она стреляет взглядом на чалму, а Валарион стоически сцепляет руки, чтобы не дёргаться.
– Как любопытно, – продолжает Санаду. – Я, конечно, знал, что эльфы эксцентричны, но чтобы ввести в моду ношение полотенец…
У Валариона бегают глаза.
– Да, эльфы те ещё затейники, ха-ха, – нервно соглашается Ника.
Её нервная улыбка напоминает оскал даже без вампирских клыков.
– Ну, – Санаду с усмешкой оглядывает чалму. – Тогда подари своему затейнику полотенце посимпатичнее. И, надеюсь, мои полотенца он не стащит себе на обновку?
– Нет, что вы! – в один голос уверяет сладкая парочка и мотает головами.
Синхронно так, отличный повод позубоскалить. Но Санаду с сожалением отмечает, что все эти шутки… пресны, когда все мысли сосредоточены на Клео там, наверху.
– Позавтракать можете в академической столовой, – Санаду щелчком пальцев снимает защитный барьер с комнаты Ники. – Затем сходите к миссис Клэренс на осмотр. Если она сочтёт, что вы можете вернуться к себе, возвращаетесь. И чтобы никаких непристойностей, иначе уши оборву!
Снова эта парочка кивает синхронно.
–
После чего отправляется будить и выставлять из особняка демонов, ругая себя за согласие всех пострадавших разместить у себя – на случай, если сущность решит их навестить: пусть навещает, может, хоть проявит себя, а он устал её караулить!
Но от мыслей о Клео не спасает и это. Ничего не спасает.
И как в таком состоянии работать с её щитом?
Или станет легче, если всё же снять щит? Может, в этом случае она перестанет быть настолько притягательно необыкновенной?
***
Устроившись в кресле своего кабинета, Санаду пытается сосредоточиться на чтении. Фолиант в его руке, украшенный роскошным золотым с драгоценными камнями окладом, ценен не оболочкой, а содержанием: единственное углублённое описание работы менталиста, составленное неизвестным потомственным менталистом. Чудо: обычно они передают свои знания из уст в уста только своим по крови. Хотя, учитывая характер вручившего этот фолиант «хозяина», Санаду предполагает, что это может быть не чудом, а результатом шантажа. Или поводка крови.
По этой книге учился тонкостям мастерства Санаду, по ней составлял схему для снятия спонтанного абсолютного щита с Мары, а сейчас перелистывает жёсткие страницы, освежая в памяти… знания.
И воспоминания. Не только о Маре: о своём обучении тоже, и холодок пробирается по его позвоночнику, а сознание медленно погружается во тьму… Санаду не сделал память практически совершенной методами менталистики, чтобы уметь забывать, но всё же иногда она слишком хороша…
Росчерк белого самолётика выдёргивает Санаду из тьмы. Маленькая бумажка доверчиво тыкается в его ладонь, чтобы выполнить последний свой долг: развернуться и показать текст послания.
«Ты правда хочешь, чтобы меня убили?»
Никаких претензий от Мары, всего один вопрос, но это самая болезненная формулировка их нынешних отношений из всех возможных. Ни проявление ревности (о танцах с Клео Мара, скорее всего, уже знает), ни обвинение в жестокости или напоминание о совместном прошлом и его обещаниях не возымели бы такого эффекта, как эти шесть слов – словно удар под дых, сжимающий сердце.
Удар, напоминающий Санаду, как хорошо Мара его знает.
Слишком хорошо.
Он замирает, невидяще глядя на записку в его ладони – очень белую на фоне пожелтевших страниц старой книги.
– Нет, ну это просто невозможно! – Санаду резко поднимается, позволяя бесценному фолианту соскользнуть с его колен, а записке – белым росчерком спланировать на мягкий узорный ковёр.
Не в силах сдерживать полыхающие внутри эмоции, Санаду проходится из угла в угол. Заметив выпирающую из общего строя книгу, нервно вталкивает её вглубь.
– Не-воз-мож-но, – повторяет Санаду и выходит из кабинета.