Попаданка в академии драконов 4
Шрифт:
— Как?
— Меня решили не трогать, потому что я девушка. Невыносимо унизительная причина — так мне казалось тогда. Я хотела разобраться, доказать всем, что ничуть не слабее мужчин, но Академия сплотилась против меня, не позволяя нарушить их патриархальные устои. И я решила, что самый лучший способ доказать их неправоту — стать лучшей из лучших, обойти всех парней, достичь высот, обычно недоступных иномирянам.
— И вы ведь стали лучшей, добились назначения во дворец.
— Я много работала. А дар Видящих помогал быстрее освоить магию. Пока другие студенты тратили время на её осознание
То есть получается… сейчас, без зрения, она плохо владеет магией?
— Не переживай, — Ланабет улыбается. — Я хотела быть лучшей не только для окружающих, но и для себя, так что тренировалась управлять магией с закрытыми глазами. Не хотела остаться беззащитной после перенапряжения и на время отдыха. Моя магия теперь не так резва, как прежде, но постоять за себя могу, а уж с Острым подавно.
— С Острым?
— Это моё призывное оружие. Лже-Заранея замуровала его в стену в лабораториях Лина. Когда магия ко мне вернулась, Острый проснулся и позвал на помощь.
Если это меч, как она будет с ним сражаться? Рассеивая вокруг щупы магии? Так можно ходить, пользоваться вещами, но в бою, когда каждое мгновение может стоить жизни и надо уворачиваться…
— Кстати, — она вновь берётся за чашку. — Моё призывное оружие тоже дальнобойное: лук.
Ещё больше вопросов: как вслепую стрелять из лука?
Ланабет изумительно прозорлива — отвечает на мой немой вопрос:
— Призывное оружие по-своему видит мир и в случае доверия и тесного слияния может направлять тело хозяина. Так слабый мечник может стать великолепным, если его меч знает приёмы и верит ему до состояния слияния. А слепая может подстреливать врагов. По мишеням мы с ним точно попадали.
В полушутливом тоне последней фразы чувствуется затаённая грусть. Ланабет ведь боец, она всегда сражалась, и тут такое страшное, непоправимое поражение: не защитила родных, ослабла, а теперь, когда вся семья выступает против страшного врага, вынуждена оставаться в стороне.
От бессилия перед её бедой наворачиваются слёзы. Невыносимо обидно, что всё получилось так. Она не может даже оценить сокровищницу Арена, на которую его невольно вдохновила, не может помочь своим даром…
— Что случилось, Валерия? Что тебя беспокоит?
Слеза срывается с ресниц, щекотно бежит по щеке. Утерев её, хватаюсь за чашку с остывшим чаем.
— Нет, ничего, — пробормотав, отпиваю немного. — Просто… стало грустно.
— Грусть — неотъемлемая часть нашей жизни. Но грусть — это тоже хорошо. Знаешь, почему?
— Нет.
— После неё радость намного слаще. Так что улыбнись: скоро будет хорошо.
— А вдруг… Вдруг демоны уже в Пат Турине? Вдруг Безымянный ужас уже прорвался?
Ланабет поджимает губы. Невыносимо хочется вернуть эти слова назад, не позволить страху вылиться в них, тенью нависнуть над светло-зелёной гостиной и нами.
— Простите, не стоило этого говорить, — отставляю чашку обратно на столик.
— От того, что ты молчишь, ситуация не становится лучше.
— А Ника — моя подруга-менталист — говорила, что наши слова и мысли влияют на реальность.
— В
Фаталистичность этого совета немного ужасает. Напоминая о быстротечности жизни, он тянет на немедленные свершения. И невыносимо жалко, что я такая слабая. А Ланабет хоть и держится молодцом, но ей остаётся только поддерживать нас словами.
Сморгнув вновь навернувшиеся слёзы, решаюсь спросить:
— А как… во дворце… тогда… — Мне неловко прямо спрашивать, как она при таких матриархальных убеждениях выносила упрямых драконов, а деликатная формулировка в голову не приходит.
— Как мне здесь жилось в роли гвардейца? — уточняет Ланабет и, погладив меня по плечу, отпускает.
— Да.
— С одной стороны, меня с детства готовили стоять на карауле. С другой — я должна была охранять женщин. В Академии драконов нравы свободные, а тут у меня спину переклинивало от необходимости постоянно кланяться мужчинам. Я даже пыталась убедить себя, что передо мной замаскированные женщины. Трудно было молчать, когда видела женщин в том положении, которое у нас в мире занимают мужчины. Я готова была рвать и метать, постоянно выпускала злость на тренировочных площадках. Всё во мне противилось такой жизни.
— Но вы справились.
— Дарион помог. Заметил, что я тренируюсь на износ. Подошёл. Я тогда совсем молодая была, горячая, мы с ним немного помахались.
Помахаться с Дарионом… при его-то росте и мускулах. Я уже удивляться начинаю, что император первые годы брака пережил.
Ланабет пересаживается на своё место.
— Дарион хоть и мужчина, но умеет быть разумным и убедительным. После разговора с ним я поняла, что пора принять мир, в котором живу. Кланяться мужчинам стало чуть легче, я постоянно повторяла про себя, что таков Эёран, и жизнь здесь — испытание, которое может выдержать только женщина. И тут меня заметил Карит. Подошёл и как заявит: я тебя выбрал, ты моя. А у нас мужчины права выбора не имеют, оно принадлежит женщинам. И меня вот так… оскорбляют нахально.
— И вы?
— Не сдержалась, — Ланабет вздыхает. — Хотела дать ему в пах и нос об коленку сломать, но клятва верности не дала. Магией меня шарахнуло знатно, и пока я была в полусознательном состоянии, Карит утащил меня в спальню и запер там. Чтобы не сбежала, пока он готовит отбор по всем правилам.
Так это у них семейное — в спальню утаскивать. Уточняю:
— Спальня пережила?
— Нет. И гостиная тоже нет. Да что там, ремонт на всём этаже делали.
Внешность обманчива: по Ланабет не скажешь, что она может закатить скандал с мебелевредительством. Удивительно, как она справилась с притеснениями в Киндеоне, ведь там её положение было ещё хуже.