Попадают по-разному
Шрифт:
– Жаль, Госпожа сразу не сказала, кто она. Я ведь и с девушками умею. По всякому радовать умею.
– языком по губам так проводит, меня чуть не вывернуло. Хотелось ударить. Сдержалась. Ей и так досталось. Вот и цепляется за жизнь теми способами, что умеет.
– С этим ко мне тоже не лезь. Прибью! Лучше скажи, где сама этому научилась, думала, тут про это не знают.
– Прежний господин и его гости очень любил смотреть... Когда мы по двое, по трое. И больше иногда. Да и господин не
– снова этот взгляд.
– Глаз выбью ещё так на меня посмотришь.
– Да, Госпожа. Я всё собрала, госпожа.
Киваю на столик, где косметика разложена.
– А это?
– У рыбок у всех одинаковое.
Пропускаю рыбок мимо ушей.
– Зато, в другом месте этого нет. Собирай тоже.
У неё и ящичек лакированный нашей работы для всего этого барахла был. Ловко складывает.
– Ты давно здесь?
– Да. Второй год.
– А до этого?
– Меня в девять лет продали в цветочный дом.
Ну, надо же! Даже название у нас содрали. Другое дело, у нас за продажу в этот дом казнят. Туда только вступить можно по своей воле и по достижению брачного возраста.
– Кто продал?
– Родители. Год голодный был. А за девочек хорошо платили.
Кажется, понимаю, почему на Чёрном Юге назвать кого работорговцем - самый зверский способ самоубийства. Только как тогда называть тех, кто своими детьми торгует.
– Сюда как попала?
– На последнем году приглянулась. Меня и выкупили. Полгода там жила. На праздник для прежнего господина в подарок готовили.
Читала, но вспоминать неохота, сколько лет девочек в Цветочных домах готовят. Чувствую, если вспомню - мне кого-нибудь убить захочется.
Дальше-то мне, что с ней делать? Иду к выходу.
– Госпожа, не оставляйте меня!
Пожимаю плечами.
– Иди со мной, не запрещаю.
– Благодарю, госпожа!
Взглядов солдат, бросаемых в нашу сторону не заметить сложно. Все охранные сотни уже здесь. Значит, и обоз тоже должен скоро подойти. Точно! Вон нестроевой как раз первой сотни с вёдрами куда-то бежит.
– Нестроевой!
– Слушаюсь!
– Куда?
– За водой для лошадей.
– Принесёшь - скажешь писцу, пусть зачислит одного нестроевого. Распоряжение Верховного. Потом принесёшь ко мне, я в том коридоре буду, один комплект походной формы и пожрать... на двоих.
– Слушаюсь! Тут, говорят, погреба богатые. Повара говорят, сегодня без работы им сидеть - все обжираются. Верховный разрешил.
– Не опасно? Тут, на днях, кучу народа отравили.
– А мы на пленных проверяем.
– Ну, тогда оттуда на двоих принесёшь.
Убегает, тоже попытавшись заглянуть мне за спину. Нет, если она в таком в лагерь высунется, её тут же изнасилуют. Причём,
Опять в кресло плюхаюсь, закрыв глаза. Осторожное касание руки.
Просто сидит на коленях у моих ног. Придерживает свой узелок. Смотрит снизу вверх, как собачка.
– Можно мне тут посидеть, пока вы спать будете?
– Сиди, чего уж.
– Я вас не побеспокою, госпожа.
– Наоборот, разбудишь, если этот, или ещё кто придёт.
Местных женщин повидала уже достаточно, эта не из тех, что резанёт спящего по горлу. Вблизи моих сапог ей кажется безопаснее всего на свете.
Снова касание. Видимо, заснула всё-таки. В дверях опять тот солдат стоит. Корзину двумя руками держит. М-да, жратвы в ней не на двоих, а самое меньшее, на десятерых, причём не девушек, а здоровых мужчин. Окорока торчат, ещё копчёности какие-то, сыра целый круг.
– Вот! Как приказывали!
– Поставь где-нибудь. Ты ей одеться принёс?
– Так точно!
Входит. За ним ещё один тоже с корзиной. На этот раз, фрукты, горлышки бутылок торчат. За ними третий. Этот комплект формы несёт! Придурки! Так по голым девицам соскучились, что просто посмотреть втроём припёрлись?
Понять их тоже можно. Охранные сотни, несмотря на название охраной Госпожи занимаются в последнюю очередь.
Разведка, налёты - всё время в сёдлах. На обозных девушек времени нет. Недотроги в латах несговорчивы. Хотя, я слышала, не все...
Пялятся так откровенно, она вплотную к ноге прижалась.
– Всё как приказывали! Писарь велел спросить, как звать нового нестроевого.
Теперь уже я чувствую себя дурой.
– Как тебя звать?
– от глупости ситуации, грублю.
– Нет имени, госпожа.
– Как к тебе... старый господин обращался?
– Как ко всем низшим. Рыбка.
– А к высшим?
– Старшим? Птичка.
Солдаты ржут, тот, с формой, спрашивает.
– Эй, рыбка, а он овечками или ягнятками никого не звал? Или, он настоящих живых овечек предпочитал?
Ржут. Самой бы было весело, не будь всё грустно. Смотрит на меня, в глазах слёзы. Который уже раз сегодня. И страх. Конечно, я знаю, как некоторые умеют слёзы использовать для достижения своих целей... Тут, в общем-то, тоже, только цель всего одна - живой остаться.
Да и вспомнился мне тут поступок одного известного кавалериста.
– Анид, - в отместку за шуточку, теперь её звать будут как Госпожу, только буквы задом наперёд, - Ерт, - а это уж от меня ей кусок второго имени, - Анид Ерт. Запомнили? Тогда свободны.