Попадают по-разному
Шрифт:
Разворачиваются и уходят. Строевым шагом. Придурки! Или просто мальчишки. Интересно, сколько себе они корзин да мешков набили, с высочайшего-то разрешения?
Киваю на форму.
– Надевай поверх этого. А то на тебе и нет считай, ничего.
Спрашиваю, пока она... То есть Анид, штаны пытается завязать. Велики, конечно, хотя тут солдатики не веселились, самый маленький размер принесли.
– Анид. Ты точно не помнишь, как тебя мама звала? Если помнишь, скажи, так тебя и буду звать.
– Благодарю, Госпожа. Буду Анид. Не помню я того имени.
– Как знаешь. Вспомнишь если, скажешь. Переписать ведомости недолго.
Гляжу на неё. Походная форма удобством отличается, а не красотой. Но Анид выглядит засунутой в мешок. Ничего, ушьёт потом. Роюсь в кошеле. Найдя медную звёздочку, цепляю ей на наплечник.
– Вот. Мой знак. Солдаты его хорошо знают и обижать не будут.
Не объяснять же ей всю нашу систему чинов и званий. Я и в самом деле имею право производить в старшие солдаты и десятники. Или лишать этих званий. Звездочку десятника Анид и прицепила. Теперь если кто и полезет - ссылка на меня вполне достаточна.
– Есть хочешь? Бери!
Опять испуг в глазах. Что на этот раз? Она выглядит какой угодно, только не недокормленной.
– Это... Из кладовых господина. Это только для него и его гостей.
– Да ну?
Подхватив из корзины большое яблоко, откусываю. Потом ещё раз.
– Видишь? Со мной ничего не произошло.
– Но вы теперь здесь госпожа.
– Только не говори, "ничего подобного не ела", не поверю.
– Ела. Но кладовки для нас не здесь.
– Теперь это тебя волновать не должно.
Руку протягивает осторожно, будто боится, я шучу и сейчас ударю. Берёт что-то и садится на пол у моих ног. Кому-как, а мне противно, когда человек ведёт себя словно собака.
– За стол иди. Я приду скоро. Если кто зайдёт, назовёшь моё имя и покажешь знак.
На этот раз, за мной не увязалась.
Солдаты заняты - очищают погреба от содержимого.
– Где Верховный?
– Второй этаж заняла.
– Двое за мной.
Велела им притащить в комнату Анид два кресла и столик. Та лишь испуганно глянула, но ничего не сказала.
– Поела?
– Да, госпожа.
Хм. А то я не понимаю, "нет" хозяину она говорить просто не умеет. Опять стоит передо мной с опущенными глазками.
– Анид, садись.
Озирается по сторонам. Показываю на кресло.
– Мне нельзя в нём сидеть.
– Почему?
– Это для господ.
– Я же сижу.
– Но вы госпожа.
– Тогда зачем оно здесь?
– Если господин зайдёт.
– Порядочки тут у вас... За год так и не сидела?
– Почему? Сидела, когда звал на коленях посидеть, или...
– Можешь не продолжать.
– похоже, она пока только одно обращение понять способна.
– Так, Анид, я - Осень, твоя госпожа, приказываю тебе сесть вон там.
Осторожно устраивается на самом краешке.
– Ты где так хорошо научилась по-нашему говорить?
– Всегда умела. Там, где родилась. Много жило, кто умел. От страшной Рыжей Ведьмы сбежали когда-то. Играли
– Ясно, святоши с первых двух войн.
Анид молчит.
– Продолжай.
– Потом... Мне много говорили, "забудь имя, но не вздумай забывать язык". Кто два языка знает - дороже стоят. Меня и купили в подарок потому что лучше всех по-грэдски говорю и петь умею. Ну и самая красивая тоже.
Впервые какое-то чувство, кроме страха, в голосе мелькает. Насчёт красоты права. Она искренне меня за мужчину приняла. И не в доспехах тут дело. Тяжело признавать, но на её фоне смотрюсь откровенно так себе. Да и остальные были ей под стать.
Видимо, то, чему человека учат, накладывает отпечаток на внешность. У нас-то, как и Рэдрии, фигуры и к старости останутся девичьими. А их красота сойдёт за пять, ну, пусть десять лет. Если род занятий не сменят. Потом за рисовый шарик отдаваться будут, ибо больше не даст никто.
– Господин любил по грэдски говорить. Песни ему нравились...
– Когда он тебя рвал, больно было?
– Что? Да... Очень... Везде... Сказал "чему учили, покажешь потом. Я тебе, сука, покажу твое место, чтобы навек запомнила. Заплачешь - убью вообще". Потом долго за мной не посылал. Говорили, я умереть могла. И некоторые умирали. Но я понравилась, человек, подаривший меня получил, что хотел.
– Вот такой он, песенок любитель!
– умней ничего не придумала. По словесному портрету, этот храат ростом с Линка. Чуть ли не с конским достоинством. При этом ведёт очень благочестивый образ жизни. Вот, значит как ведёт.
– Госпожа, спросить можно?
Киваю.
– Вы ведь сюда войной идёте?
– Ну да.
– И много вас идёт?
– Все, сколько нас за Линией живёт. Про Рыжую Ведьму знаешь. Нас её внучка ведёт.
– Господин так и говорил, "на нас войско женщин идёт. Объясним им, каковы настоящие мужчины!"
– После того, что ты мне сказала, я очень сильно сомневаюсь, был ли твой прежний хозяин настоящим мужчиной, да и вообще был ли человеком. У нас за сделанное с тобой, ему сперва отрубили бы хрен, а потом голову... Нет, вру, голову за убийство рубят, а за это - в дерьме бы утопили. Тех, кто тебя продавал, тоже бы на голову укоротили. И думаю, скоро так и сделаем.
Смотрит во все пребольшущие глаза. Кажется, мир её рушится. Угу, и чем скорее, тем лучше.
– Правда, Госпожа?
– Сама подумай. Кто-то болтал о войске женщин. Однако, это мы у стен его столицы, а не он у нашей. Сбежал, как трус, велев рыбок да птичек перебить. Не так? Отвечай!
Молчит. Опять слёзы на глазах.
– Не ныть! Я солдат, слёз вытирать не умею.
– Простите. Нам при них нельзя было плакать. Всегда весёлыми должны были быть. Плакали, когда их не было. Вы девушка, вот и не удержалась. Он никого не отпускал. Говорили, другие господа разонравившихся дарят более младшим господам. Очень редко даже женятся. Он же не делал так никогда. Кто надоедала... Они исчезали. Шептались - тут больше трёх лет не прожил никто.