Попались и Пропали
Шрифт:
— Вы только полюбуйтесь! — издевательски прощебетали за спиной чуть хрипловатым женским голоском. — Наш господин главнокомандующий обзавёлся новой потаскухой. И опять подобрал её где-то на городских задворках.
Топот копыт уступил место глухим сдержанным мужским смешкам. А Викрат одарил гостью из провинции внимательным изучающим взглядом. Словно чего-то ожидал от неё — так, во всяком случае, поняла Руана. И решила, что пора познакомить обитателей императорского гнёздышка с дочерью Таа-Лейгарда.
— Потаскухой? — осведомилась она всё тем же тоном непревзойдённой
— Это ты, — ласково обрадовал её Викрат.
— Я потаскуха? — выдала Руана чистейшей воды искреннее изумление. — Не успела въехать в ворота цитадели и уже? Разве для этого не нужно… э-э… сделать ещё кое-что?
— Что? — еле сдерживая смех, уточнил он.
— Ну, хотя бы задрать юбку, — раздумчиво предположила новоявленная придворная тоном весьма начитанной провинциальной девственницы.
На этот раз мужской смех за спиной не отличался сдержанностью.
— Клянусь своей отрыжкой: отменно сказано! — сочным басом высказался какой-то громогласный грубиян.
— Фу-у! — картинно поморщился Викрат. — Что за манеры? Что бы сказал твой высокочтимый отец?
— Предложил бы взять дрын потяжелей? — доверительно уточнила у него послушная ученица. — И отходить им любого, кто осмелится надо мной посмеяться?
Гогот за спиной стих. Пора — сказала себе Руана. Нащупала ближайший поток ДАРА и обернулась.
— Ни хрена себе! — выдохнул обладатель баса и хамских манер.
Невысокий сухощавый яран в дорогом кожаном камзоле с перевязью, сплошь инкрустированной серебром. Его жидковатые светлые волосы были собраны в хвост на самой макушке. В ушах болтались здоровенные золотые кольца. А голенища сапог почти упирались в пах.
— Да уж, — согласился второй всадник. — Вот это новость, так новость.
Этот был статен, красив и так же щегольски одет. Он знал, что красив, поэтому предпочитал носить на лице маску презрительной насмешки. Которую, впрочем, тут же припрятал. Ибо глаза девицы, которую в его присутствии обозвали потаскухой, горели белым магическим огнём тааров.
Красный огонь яранов в женских глазах не был редкостью, а вот белый…
— Думаю, — с неприкрыто издевательской ухмылкой оглядела Руана мелкого хама, — тебе стоит убрать из ушей эти кольца.
— Зачем? — не понял тот, как-то не по-мужски обалдело хлопая глазами.
— Вставь их себе в нос, — холодно посоветовала таария.
Такое проделывали только с самыми тупыми и вздорными тягловыми быками. Скакунам кольца не требовались: у них есть мозги. А предложение вставить кольцо в нос, адресованное человеку, считалось наихудшим оскорблением.
— Только попробуй, — ласково предупредила Руана рассвирепевшего ярана, опередив напружинившегося Викрата. — Ноги переломаю.
— А сможешь? — сухо осведомился третий всадник.
Натуральный гигант с каменным грубым лицом самоуверенного негодяя. Так, во всяком случае, Руане показалось. Правда, ей внезапно понравились его слишком тёмные для северянина волосы: длинные, густые и слегка волнистые. А вот глаза не понравились категорически: он смотрел
Она слегка струхнула, но отступать и не думала. Полыхнула на него белым огнём глаз и вежливо спросила:
— Хочешь проверить?
Он подумал и отказался:
— Не хочу. А ты, — зыркнул громила на Викрата ледяным неприязненным взглядом, — Должен был предупредить, что у вас гостит благородная таария. Тогда оскорбление не было бы нанесено, — бросил он, как показалось Руане, пренебрежительный взгляд на языкатую спутницу. — В этом оскорблении не только её вина.
Спутница была яранией и ослепительно красивой женщиной лет двадцати двух-трёх. Сейчас она досадливо кусала губы, явно прикидывая, как бы выкрутиться из щекотливой ситуации. Оскорбление мага считалось наихудшим из преступлений. И оскорблённый мог потребовать у оскорбителя любое искупительное взыскание.
То есть, абсолютно любое. К примеру, зарезаться у оскорблённого на глазах. Если оскорбитель откажется, он потерян для общества себе подобных. А яраны могли своего преступника и убить за такое небрежение честью. Уж изгнание-то его ожидало в любом случае.
Однако оскорблённый, заявивший столь непомерное требование за какой-нибудь пустяшный проступок, сам становился изгоем. Его не прогоняли, но так жёстко и неприкрыто игнорировали, что он сам уходил куда подальше.
Словом, Руане предстояло выдумать для обидчицы какое-то наказание. Самое жестокое из возможных. Она уже решила, кем предстанет перед императорским двором: холодной расчётливой и лживой стервой, способной на многие гадости. Такая точно не заинтересует императора. И возможно, заставит того призадуматься: стоит ли домогаться Ати при такой-то сестрице? Недаром же его считают большим умником.
— В этом оскорблении виновата лишь неизмеримая глупость твоей спутницы, — бесстрастно заявила гиганту новоявленная придворная заноза. — И её язык без костей.
Вот снова! Эта фраза выскочила из памяти, не будучи туда заложена: Руана нигде ни от кого подобного не слышала.
— Смешно, — хмыкнул статный красавец, тряхнув шикарной белобрысой гривой.
У северян вообще поголовно замечательные волосы — некстати подумалось Руане. А у этой — бросила она косой взгляд в сторону зашипевшей ярании — они просто неповторимы. Ей ни разу не доводилось видеть по-настоящему золотые волосы. Те даже искрились на солнце, словно и впрямь отлиты из металла. И глаза медового цвета — паршивка просто неописуемо прекрасна!
И кстати, возможно, не так уж глупа. Что, если Викрат её и сам некогда оскорбил. Что, если она по неким щекотливым обстоятельствам даже виру потребовать не может? И оттого ненавидит этого паршивца — покосилась Руана на Таа-Дайбера.
Тот просто сиял от счастья. Его несказанно восхитила грубая изворотливость подобранной в провинции подручной. Он торжествовал! А гигант, заметив это, явно сделал для себя пометку. Судя по взгляду, каким яран одарил ликующего таара, они, как минимум, враги. А, как максимум, смертельные враги.