Попались и Пропали
Шрифт:
— Фу! — с деланной брезгливостью сморщила носик Руана. — Ведёшь себя, как дикий яран.
— А ты, как распутная ярания, — не заржавело за языкатым дядюшкой.
Он цапнул её за руку и развернул в сторону лестницы:
— Ступай к себе наверх. И не высовывайся, покуда не позовут.
— Я должна её увидеть, — взмолилась Руана, упираясь и пытаясь выдавить хотя бы одну слезинку.
Слёзы проигнорировали её призывы, как и дядя её фальшивые мольбы.
— Хруч! — заорал он совершенно неприличным манером на весь хозяйский дом. — Я кому велел её стеречь?!
— Только
— Будто бы? — позволил себе усомниться дядя, преотлично знавший цену выходкам племянницы, которые появились у той вместе с потерей памяти и стыда. — Дай слово.
— Ты что, меня не знаешь? — вытаращив честные-пречестные глаза, попыталась увильнуть Руана.
— Я так и думал, — удовлетворённо кивнул он и набрал в грудь воздуха.
Решил-таки призвать к себе дебиловатого стражника, морда которого надоела Руане хуже нотаций учителя.
— Слово! — зло выдавила она.
Ничегошеньки не помня о своей прежней жизни — даже собственное имя вылетело из разбитой при падении головы — она доверяла чувствам. И точно знала, когда лучше сдать назад.
— Ступай, детка, — одобрительно погладил дядя по макушке великовозрастную безобразницу.
Развернулся и преспокойно направился на двор встречать брата.
Ничего не поделаешь: она потелепалась наверх, связанная нерушимым обещанием, которым можно пренебречь лишь раз в жизни. Навстречу ковылял учитель: торопился скорей убраться в свои покои, дабы не встревать в намечавшуюся семейную склоку.
Руана прошла мимо с каменным лицом: разговаривать не хотелось. Вообще ни с кем.
В своей спаленке она улеглась на кровать прямо в туфлях — за что служанки не уставали ворчать на госпожу, ставшую редкой засранкой. И принялась размышлять о переменах, что ворвались в её наново изучаемую жизнь. Поскольку появление мачехи — это очень крутые перемены. Неизвестно, куда они вывезут, когда у тебя непростой характер.
А его почти все обитатели крепости считали несносным. В связи с чем беспрестанно поминали, какой душечкой была таария до падения с быка — будь эта скотина трижды проклята. Руане же казалось, что душечкой она была лишь в их воображении. Память потерять можно, а вот избавиться от натуры — это, простите, бабьи сказки.
Скорей всего она отменно притворялась. Во-первых, ей и теперь это превосходно удаётся. Причём, притворство живёт в ней само по себе, словно родилось вместе с хозяйкой. Во-вторых, ни отец, ни дядя ни разу не помянули, будто в их девочке произошли разительные перемены. Она для них явно привычна.
Интересно, кто из них воспитал в сиротке, рано потерявшей мать, настолько рассудочную и даже слегка циничную девицу? А ещё интересней: откуда она знает о цинизме? И почему учитель так остерегается свою малолетнюю ученицу.
Кстати, почему она считает себя ребёнком и взрослой одновременно? То так, то этак. Странно.
Провалявшись в безделье и раздражении невесть сколько времени, Руана заснула. И очутилась в знакомой комнате с большим окном. Стекло в окне было идеально ровным и прозрачным — в прошлый раз она ушиблась,
Но самым удивительным был высокий узкий белый шкаф, поделённый надвое. В верхней большей половине прохладно: там стояла и лежала еда. В прошлый раз Руана опознала лишь сыр, колбасу и молоко в удивительной прозрачной, но не стеклянной бутыли.
В нижней половине ящика и вовсе настоящий мороз: мясо и рыба промёрзли насквозь. Маг, загнавший зиму в ящик, был великим мастером. Даже при открытых дверцах пленница никак не могла выбраться. Поразительное дело.
Руана открыла верхнюю дверцу и нерешительно дотронулась до узкой колбасы в тончайшей прозрачной кишке невиданного зверя. Колбаса не кусалась, и она всё-таки решилась её достать. Поднесла к носу свежим срезом и принюхалась: пахло отменно.
— Опять держишь холодильник открытым! — недовольно проскрипели за спиной надтреснутым женским голосом.
От неожиданности Руана вздрогнула, бросила колбасу в ящик и захлопнула дверцу. Та тихо чавкнула — за спиной скрипуче пропели петли двери.
Двери в её спальню: этот скрип она узнает из тысячи. Руану разбудило чьё-то вторжение. Она вытаращилась на появившуюся в дверях незнакомку — спросонья никак не могла понять: приснилось, или бестолочь Хруч опять куда-то отлучился?
— Прости меня за то, что вторглась бес спроса, — робко улыбаясь, прощебетала девчушка лет десяти и посмотрела на хозяйку спальни печальным взглядом просящего милостыню: — Я очень-очень-очень хотела тебя увидеть. Отец рассказывал, что ты удивительно умная. И бескрайне добрая.
— Бескрайне? — ошарашено промямлила Руана, пытаясь сообразить, кто у девчонки отец.
И какого демона она тут делает?
Она из рода таара — в этом ни малейшего сомнения. А в поместье до сих пор помимо неё таких не водилось. Стало быть…
Мачеха явилась в жизнь падчерицы не в одиночку.
— Ты дочь Катиалоры?
— Да! — невесть чему образовалась девчонка, осторожно переступив порог. — Меня зовут Атиалора. Но лучше Ати.
Она была прелесть, как хороша. Мало, что дивно красива, так ещё искренна и простодушна — сразу видать. Её огромные глазищи цвета старого мёда смотрели на свою новоявленную сестру с восхищением. Одна у матери — догадалась Руана, усевшись на краю кровати — и всегда хотела иметь сестру.
А она? Она сама хочет её иметь? Или лучше сразу поставить между ними стену отчуждения? Зачем ей лишние привязанности? К тому же приваживать дочь врага. А мачеха ей враг, ибо может родить сына. И тогда поместье достанется ему. Хотя Руана, как маг, вправе претендовать на него — в таком случае никто не посмотрит на то, что женщина.
И всё-таки у неё не хватило духа выгнать внезапно объявившуюся сестру. Та как-то совершенно неожиданно тронула сердце: прелесть, что за малышка! Её простодушие сродни природной глупости, однако ничего отталкивающего в этом не чувствовалось. Хотя глупцов Руана терпеть не могла.