Поправки
Шрифт:
В субботу вечером, за два дня до поездки, Джону после обеда стошнило, и его уложили в постель с небольшой температурой. К вечеру воскресенья аппетит Джоны и цвет лица восстановились, и тогда Кэролайн выложила последний козырь. В начале декабря она подарила Аарону на день рождения дорогую компьютерную игру, «Божий замысел II», в которой игроки создавали существ, боровшихся за выживание в пределах единой экосистемы. Аарону и Кейлебу велено было потерпеть до конца школьных занятий, а теперь, когда они могли наконец опробовать игру, мать настояла, чтобы Джоне отдали микробов, потому что микробы процветают в
В воскресенье к концу дня Джона мог думать только о своей армии смертоносных бактерий и о том, как утром он бросит ее в бой. Когда Гари разбудил сына утром в понедельник и спросил, едет ли он в Сент-Джуд, Джона ответил, что предпочел бы остаться дома.
– Дело твое, – сказал Гари, – но бабушка была бы так тебе рада!
– А если мне будет не очень интересно?
– Гарантировать удовольствие никто не может, – ответил Гари. – Но бабушку ты бы порадовал. Это я могу гарантировать.
Лицо Джоны затуманилось.
– Можно подумать часок?
– Ладно, ровно один час. Потом собираем вещи и едем.
Но за час Джона с головой погрузился в «Божий замысел II». Один штамм его бактерий ослепил восемьдесят процентов популяции маленьких копытных млекопитающих, созданных Аароном.
– Можешь не ехать, – подбодрила Джону Кэролайн. – Решать только тебе. Это твои каникулы. Никого не принуждают.
– Я повторю тебе только одно, – сказал Гари. – Бабушка очень тебя ждет.
На лице Кэролайн проступило глубокое огорчение – вот-вот хлынут слезы. Мало было неприятностей в сентябре! Жена молча поднялась и вышла из игровой комнаты.
Джона ответил полушепотом:
– Я бы лучше остался дома.
В сентябре Гари счел бы решение сына лишним примером того, как моральный долг терпит крах в столкновении с потребительской культурой, и это усугубило бы депрессию. Но он уже проделал этот путь и знал, что в конце ждет тупик.
Он собрал свой чемодан и поцеловал Кэролайн.
– Буду ждать тебя с нетерпением, – произнесла она. По совести говоря, Гари не совершил ничего предосудительного. Он ни разу не обещал Инид привезти с собой Джону. А о болезни сына солгал лишь затем, чтобы избавиться от пустых препирательств.
И с той же благой целью – чтобы пощадить чувства Инид – Гари не стал упоминать, что за шесть биржевых дней после презентации 5000 акций «Аксона», доставшиеся ему за 60.000 долларов, подросли в цене до 118.000 долларов. И тут он опять же ни в чем не провинился, но молчание казалось лучшей политикой, учитывая, сколь жалкий кусок «Аксон» уделил Альфреду.
Теми же соображениями Гари руководствовался, убирая во внутренний карман куртки некий маленький пакетик.
С ясного неба на землю опускались самолеты, сверкая своей металлической обшивкой; Гари пробивался в аэропорт сквозь заторы медлительного, как всегда, движения. Дни накануне Рождества были лучшими днями в году для аэропорта Сент-Джуда, целью его существования. Все гаражи были забиты, все подходы запружены людьми.
Дениз, однако, явилась вовремя. Даже авиакомпании, словно сговорившись, помогали ей избежать неловкости, ничем не затруднить брата. Вон она стоит, по семейной традиции, у почти неиспользуемого выхода на этаже отлета. Пальто какое-то странное: темно-красная шерсть с розовой бархатной отделкой, и
Он поцеловал Дениз. От нее разило табачным дымом.
– Курить начала, – пробормотал он, укладывая в багажник ее чемодан и пакет с покупками.
– Открой поскорей дверцу, – сказала она с улыбкой, – я замерзла.
Гари надел солнцезащитные очки. Он ехал на юг в солнечном мареве, на развилке автомобиль чуть было не занесло. В Сент-Джуде стали водить агрессивно, машины уже не продвигались черепашьим шажком, как в прежние годы, когда водитель с востока страны мог забавляться слаломом, объезжая их.
– Мама, должно быть, счастлива видеть Джону, – заметила Дениз.
– Вообще-то Джона не приехал.
– Ты его не привез?! – резко обернулась Дениз.
– Он заболел.
– Ушам своим не верю. Ты его не привез!
Ей даже в голову не пришло, что Гари говорит правду.
– У меня пять человек в семье, – огрызнулся Гари. – Твоя семья, насколько мне известно, состоит лишь из тебя самой. А при множестве обязанностей планировать не так-то просто.
– Очень жаль, что мамины надежды не сбылись.
– Если она все время живет мечтами, не моя в том вина.
– Верно-верно, – кивнула Дениз. – Вина не твоя. Просто жаль, что так получилось.
– Кстати, насчет мамы, – сказал Гари. – Я должен рассказать тебе довольно скверную штуку. Только обещай, что ей не скажешь.
– Что за скверная штука?
– Сперва обещай, что не скажешь.
Дениз дала слово; Гари расстегнул внутренний карман куртки и продемонстрировал ей пакетик, полученный накануне от Беа Мейснер. Выглядело все до жути странно: Чак Мейснер ждет снаружи в своем «ягуаре», автомобиль, точно кит, выпускает на морозе огромные облака выхлопных газов; Беа Мейснер, в дорогом зеленом пальто с вышивкой, стоит на гостевом коврике, копается в сумочке и вынимает захватанный пакетик, а Гари, отставив в сторону красиво упакованную бутылку шампанского, из рук в руки принимает контрабанду. «Это для твоей мамы, – говорит Беа. – Только скажи ей, что Клаус советовал быть с этим поосторожнее. Сперва он вообще отказался доставать это лекарство. Сказал, привыкание может развиться сразу же, вот почему я привезла так мало. Инид просила на полгода, а Клаус дал только на месяц. Скажи ей, чтобы она непременно посоветовалась с врачом. Знаешь, Гари, лучше оставь это у себя, пока она не сходит к врачу. Ну, счастливого Рождества, – тут "ягуар" издал нетерпеливый гудок, – привет всем».
Гари пересказал эту сцену Дениз, пока сестра распаковывала пакет. Беа свернула страницу из немецкого журнала и накрепко заклеила сверток. Снаружи красовалась немецкая корова в очках, предлагавшая стерилизованное молоко. Внутри Дениз обнаружила тридцать золотистых таблеток.
– Боже мой! – У нее вырвался смешок. – Мексикан-А!
– Слыхом не слыхал, – проворчал Гари.
– Клубные наркотики. Для молодежи.
– А Беа Мейснер доставила их к порогу нашего дома – для матери!
– Мама знает, что они у тебя?