Поправки
Шрифт:
Инид вернулась в столовой к окну.
– Что ж он не звонит? – встревоженно проговорила она.
Гари тоже подошел к окну, нервные клетки удовлетворенно мурлыкали, увлажненные сладостным алкоголем. Он задал матери вопрос: известно ли ей о бритве Оккама? [92]
– Бритва Оккама, – продолжал он с нетрезвой назидательностью, – это принцип, который велит нам выбирать для каждого явления наиболее простое объяснение.
– И что ты этим хочешь сказать? – насторожилась Инид.
Оккама,
– А вот что: вполне возможно, у Чипа есть какая-то важная причина не звонить, о которой нам ничего не известно. Но может, причина очень простая и давно нам известная, а именно немыслимая безответственность.
– Он сказал, что приедет, сказал, что позвонит, – отрезала Инид. – Сказал: «Я еду домой».
– Хорошо. Отлично. Стой у окна. Твое дело.
Поскольку везти всех на «Щелкунчика» предстояло ему, Гари не имел возможности выпить перед обедом столько, сколько ему хотелось. Он наверстал свое, едва семейство возвратилось с балета и Альфред чуть ли не бегом устремился наверх, а Инид прилегла в гостиной, предоставив детям решать проблемы, какие возникнут ночью. Гари выпил скотча и позвонил Кэролайн. Выпил еще, прошелся по дому в поисках Дениз и нигде ее не обнаружил. Вынес из своей комнаты рождественские подарки и разложил их под елкой. Подарки для всех одинаковые: переплетенные в кожу альбомы «Двести классических моментов семьи Ламберт». Ему пришлось постараться, чтобы отпечатать к празднику все фотографии, но теперь, когда альбом был готов, Гари намеревался ликвидировать темную комнату и, потратив часть прибыли от «Аксона» оборудовать на втором этаже гаража модель железной дороги. Наконец-то он сам выбрал хобби, никто ему не навязывал, и, когда он пристроил отуманенную скотчем голову на холодную подушку и выключил свет в своей старой сент-джудской спальне, к нему вернулся былой трепет предвкушения: поезда помчатся по картонным горам, по высоким, сделанным из палочек от мороженого, эстакадам…
Ему приснилось десять праздников Рождества в этом самом доме. Комнаты и люди, люди и комнаты. Снилось, что Дениз ему не сестра и хочет его убить. Единственная надежда – оставшееся в подвале ружье. Гари осмотрел ружье, проверяя, заряжено ли, и почувствовал, как кто-то прокрался в мастерскую. Обернулся и не узнал Дениз. Какая-то другая женщина, он убьет ее или она его. Курок висит, бессильный, бесполезный, сколько ни нажимай, все без толку. Ружье поставлено на обратный ход, а пока он переключит на «вперед», она уже набросится…
Он проснулся оттого, что приспичило в туалет.
Кромешная тьма, светятся только цифры на радиобудильнике, но на часы Гари даже не взглянул: не хотелось знать, как далеко до утра. Старая неуклюжая кровать Чипа смутно маячила у противоположной стены. Пугающая тишина, словно дом только что затих, затаился ненадолго.
Стараясь не потревожить тишину, Гари выбрался из кровати, бесшумно двинулся к двери, и тут его настиг страх.
Он боялся открыть дверь.
Гари напряг слух, пытаясь разобрать, что происходит за дверью. Чудились какие-то шорохи, скрип, отдаленные голоса.
Он боялся выйти в туалет, так как не знал, на что там наткнется. Выйдет из комнаты, а когда вернется, в постели окажется кто-то другой – мать, или сестра, или отец.
Ему казалось, по коридору
Мысль, что призрачный убийца подкарауливает в холле, казалась нелепой, но только на девяносто процентов.
Гораздо безопаснее остаться в комнате и помочиться в одну из декоративных австрийских кружек для пива, которые праздно стоят на комоде.
Но что, если звон струи привлечет внимание подслушивающего за дверью врага?
Ступая на цыпочках, Гари понес пивную кружку в стенной шкаф, которым пользовался на пару с Чипом с тех самых пор, как Дениз выделили маленькую спальню, а мальчиков поселили вместе. Захлопнув за собой дверь шкафа, Гари втиснулся между побывавшим в химчистке старьем и нордстромовскими пакетами, лопавшимися от всякой всячины, которую Инид повадилась хранить наверху, и помочился в кружку. Он опустил кончик пальца в кружку у самого края, следя, чтобы не переполнить ее. Как раз в тот миг, когда теплая жидкость достигла пальца, мочевой пузырь наконец опорожнился. Гари поставил кружку на пол, вытащил из нордстромовского пакета конверт и накрыл им сосуд.
Тихо-тихо он выбрался из шкафа и вернулся к кровати. Едва ноги оторвались от пола, Гари услышал голос Дениз, такой ясный, обыденный, словно она стояла в комнате рядом с ним.
– Гари? – окликнула сестра.
Он старался не шелохнуться, и все же пружины заскрипели.
– Гари, прости, что беспокою тебя. Ты не спишь?
Выхода нет – пришлось подняться и открыть дверь.
Дениз в белой фланелевой пижаме стояла у порога в полосе света, падавшего из ее спальни.
– Прости, – повторила она. – Папа все время тебя зовет.
– Гари! – донесся вопль Альфреда из ванной рядом со спальней Дениз.
Прислушиваясь к стуку своего сердца, Гари спросил, который час.
– Понятия не имею, – ответила Дениз. – Он разбудил меня, звал Чипа. Потом тебя. Меня он не зовет. Ему нужен один из вас.
Снова от нее разит сигаретным дымом.
– Гари! Гари! – крик из ванной.
– Черт! – буркнул Гари.
– Наверное, дело в лекарствах, которые он пьет.
– Чушь собачья!
– Гари! – крик из ванной.
– Да, папа, иду.
С первого этажа вознесся бестелесный голос Инид:
– Гари, помоги отцу!
– Да, мама, уже иду. Спи давай.
– Чего ему надо? – спросила Инид.
– Ложись в постель, и все.
В холле пахло елкой и теплом камина. Гари постучался и вошел в ванную. Отец, голый ниже пояса, стоял в ванне, на лице – ужас безумия. До сих пор Гари видел подобные лица только на остановках автобуса и в туалете «Бургер-кинга» в центре Филадельфии.
– Гари, – зашептал Альфред, – они повсюду. – Дрожащим пальцем старик тыкал куда-то в пол. – Видишь его?
– Папа, у тебя галлюцинация.
– Держи его! Держи!
– У тебя галлюцинация. Вылезай из ванны и ложись спать.
– Ты их видишь?
– У тебя галлюцинация. Ложись спать.
Пререкания продолжались минут десять или пятнадцать, но в конце концов Гари сумел вывести отца из ванной. В большой спальне горел свет, на полу валялось несколько чистых памперсов. Гари подумалось: отцу снится сон наяву, и этот сон так же отчетлив, как сон Гари про Дениз, но он-то очнулся за полсекунды, а отцу потребовалось полчаса.