Попробуй меня разлюбить
Шрифт:
Это невыносимо — видеть любимого человека в том состоянии, до которого они ее довели. Катю трясло, они ее, бл*дь, били. У нее ссадины на лице, руках, губы поранены. У моей девочки, которую я пообещал себе оберегать всегда, чего бы мне это ни стоило, синяки от каких-то уродов. Они ее держали в сраном подвале.
Я когда просто на нее смотрю, мне их всех воскресить хочется и по новой закопать.
В моменте была лишь ярость. Изощренная, беспощадная ярость.
Сжимаю пальцами переносицу и прикрываю глаза.
Легкие доверху
— Ты убил восемь человек сегодня, — включает моралиста отец.
Его скрипучий голос еще сильнее действует на нервы, особенно когда мы оба знаем, что не за их жизни он переживает, а за свою шкуру. Шейх ему этого не простит. Придется дорого заплатить.
Такой маленький нюанс, когда работаешь с ублюдками. Только мой отец не лучше. Впрочем, как и я.
— Ты обещал, что она будет не при делах. Всегда, — заключаю спокойно, а потом взрываюсь: — Так какого хрена, папа? Они хотели ее продать, и я очень надеюсь, что не по твоей наводке.
Молчание на другом конце провода напрягает и подталкивает не к самым приятным выводам.
— Не по моей. За это скажи спасибо ее отцу.
Это я еще выясню.
— Ты меня услышал, — сбрасываю звонок и убираю телефон в карман.
Смотрю на скользящие по стеклу дворники, и все внутри сжимается. Катя сидит, уронив голову на руль. Плачет. Снова плачет. В этом я уверен.
Видеть ее слезы, боль — просто невыносимо.
Она все еще моя. Глубоко под кожей. Ее нельзя вытравить, как бы я ни пытался. Полтора года, а ничего не изменилось. Меня по-прежнему на ней клинит.
Она по-прежнему центр моей уродливой вселенной. Одна на миллион. На всю галактику.
По телу гуляет озноб, плечо припекает не по-детски, будто в нем прямо сейчас ковыряют раскаленной кочергой. Я схлопотал пулю по глупости из-за собственной же жалости. Не добил. Просто оставил без сознания, точнее, так думал.
Этот полудохлый урод выстрелил мне в спину. Промахнулся, конечно, плечо задел. Только благодаря этому я вообще смог добраться до города, ну почти.
Ухмыляюсь где-то глубоко про себя, не сводя с Кати глаз. Если бы не она, возможно, я бы просто сдох. Меня вырубило. Понятия не имею, сколько пробыл без сознания, но, не появись Токман на этой чертовой дороге, я мог просто истечь кровью, пока был в отключке.
Прижимаю ладонь к ране. Ощущение, будто в нее соли насыпали. Жжение становится просто невыносимым. Перед глазами маячат черные пятна. Хрен знает, сколько я еще выдержу, прежде чем снова вырублюсь.
Делаю шаг. Потом еще один. Уверенно выхожу под дождь, направляясь к машине. Обогнув капот, тяну на себя дверь со стороны водителя.
Катя вздрагивает от моего появления и холодного,
— Идем, — протягиваю ей руку.
На мой жест она лишь отрицательно качает головой.
— Я не хотел, чтобы все так вышло, — стискиваю зубы, запрокидывая голову к небу, — не хотел причинять тебе боль своими словами. Тебя трясет, ты замерзла. Пошли в номер.
— Зачем? — она медленно ведет взглядом по моему лицу, добираясь до глаз. Смотрит. В душу.
— Идем, — нависаю над ней. Пара сантиметров до ее губ. Слишком мало. Критично, хочется до дна ее выпить. Сжать щеки пальцами, черт!
— Данис, — она выдыхает, с шумом, с болью, которая передается и мне. — Что вообще происходит? Я ничего не понимаю…
— Я все объясню, — морщусь, потому что боль в плече усиливается, а пространство начинает кружиться.
— С тобой все в порядке?
Вижу обеспокоенность в ее взгляде. Катя заглядывает мне в мои, касается пальцами запястья, а меня снова накрывает. Мурашки разбегаются по телу с бешеной скоростью. В ушах звенит.
— Ты меня слышишь? — она повышает голос.
Киваю. Снова протягиваю ей ладонь. Пытаясь выплыть из сумрака, в который погружается мое сознание.
На этот раз она делает правильный выбор. Спрыгивает на мокрый асфальт и блокирует двери машины.
Не отпускаю ее руку до самого номера и, лишь когда мы оказываемся вдвоем в замкнутом пространстве этой маленькой комнаты, — отшатываюсь. Бросаю на тумбу пакет с бинтами, ножницами и обезболивающим. Последнего — убойная доза.
— Мне нужна твоя помощь, — расстегиваю пуговицы на рубашке слегка онемевшими пальцами, замечая в Катиных глазах что-то безумное. Огонь, смешанный с удивлением и… испугом.
— Какая?
— Тебе нужно вытащить пулю.
Катя хмурится и уже по инерции качает головой.
— Я думала, ты пошутил, — пятится, — я не буду…
— Нужно, — кладу рубашку в кресло. — В больничку ехать не стоит. В этом городе по крайней мере, а до следующего… Это не так страшно.
— Нет, Дан, нет, — рассекает воздух, всплеснув руками, — я не буду. Я не могу… Ты сошел с ума.
— Можешь, — перехватываю ее ладони и резко тяну ее на себя. — Ты все можешь.
Обхватываю ее лицо, рассматриваю. Все те же пушистые ресницы, губы, манящие такие, маленький аккуратный нос, лисьи глаза, в которых столько боли и ужаса…
— Пожалуйста, — умоляет практически.
— Ты сможешь, — шепчу ей в висок.
Катя сглатывает, а потом касается кончиками пальцев моей шеи. Передергивает. Неожиданно, приятно, что-то из прошлого. Мозг начинает подбрасывать воспоминания.
Катин звонкий смех, улыбки. Чертов Питер и такой же, как сегодня, проливной дождь. Ее губы близко, ровно как сейчас. Новый год, выпускной. Ее хрупкое, идеальное тело подо мной.
«Ты первый, первый. Разве это мог быть кто-то еще?»