Попутчики. Тысяча дорог
Шрифт:
– Вы едете к русским? До порта Санчес? Что же, на месте всё поймёте, – мрачно закончил Виктор. Он более не изъявлял желания продолжать разговор и откинулся на спинку сиденья, надвинув шляпу на глаза, делая вид, что дремлет.
Прошел час. Поезд катился по полям по сторону гор. Но к удивлению Альберта, не делал остановок, хотя они проезжали через множество станций. Чуть позже он понял причину – на них не было ни одного человека!
Железная дорога оказалась заброшенной.
– Что, прошла еще одна война? – спросил Альберт, выглядывая в вагонное окно.
– Хуже. Прошло полвека…
После
Оказалось, что перевалив через хребет, они попали в конец двадцатого века… И работы для Альберта в русской газете уж точно не найдётся. Эмигранты в свое время основали газеты для других эмигрантов, которых из России в этот южный край прибыло несколько сотен тысяч. Но прошло более полувека – и закрылись когда-то многочисленные русскоязычные газеты, русские типографии. Их стало некому читать – эмигранты умерли от старости, а их дети, внуки и правнуки уже не говорили и не читали на русском языке…
– А как же железная дорога? – спросил Альберт. На его лице мелькали тени от деревьев, росших вдоль пути.
Виктор с деланным равнодушием отвечал, вновь привалившись к спинке сиденья и надвинув шляпу на глаза:
– Поезда давно не ходят по этой дороге. Вместо них товары по долине развозят автофуры. Железная дорога осталась как историческая достопримечательность. Поэтому рельсы в рабочем состоянии. Впрочем, сегодня, первого сентября девяносто пятого года, из поездки вернётся последний поезд… Дирекция приняла решение закрыть музейный маршрут – из-за отсутствия экскурсантов.
– Мы в самом конце двадцатого века? Я же в будущем, – шептал потрясённый юноша.
– Альберт, только прошу, не удивляйтесь сильно…
– Получается, я сел на первый поезд на этой ветке, ставший последним, – пытался рассуждать далее Альберт. – Так куда же мы едем? Высаживаться на станции, как я понял, нет резона – газета «Под Южным крестом» давно закрылась, сотрудники умерли…
– Мы едем до города у залива, – невозмутимо произнёс Виктор.
– Значит, я увижу море?
– И даже этого у тебя не получится, мой юный друг. Лагуна пересохла. Мы доедем до самого берега пересохшего озера – пролив до океана давно зарос тиной и забился песком.
– Да уж… теперь я не то чтобы и юный. Раз мы перепрыгнули целых полвека, я стал старше многих нынешних жителей.
– Да, Альберт. Но ты не жил эти полвека. Тебе по-прежнему двадцать три года. Ты перенёсся сюда из прошлого, минуя его. Ты не знаешь даже, что такое телевизор…
– Виктор, вы как современник этих людей, смотрите на меня свысока.
– А я не современник этого мира. Я из еще более далекого будущего… из двадцать первого века. Тогда, как и в 70-е годы, провинции Восточного берега пытались объявить самостоятельность. У них снова не получилось – это в нашем мире. А в вашей ветке реальности, провинции всё-таки стали независимыми, причем, еще в конце двадцатого века. Ну вот, я и пытаюсь кое-что подправить, поэтому я здесь – так сказать, заслан сюда. Моя миссия – проехаться на этом поезде до залива и посмотреть, к чему привела борьба за освобождение республик
Поезд катился и катился. Виктор рассеянно смотрел в окно. День был пасмурным, серое небо лило свет на показавшуюся вдали лагуну. Но дно бывшего водоема отсвечивало серой тиной и соляными отложениями – вода испарилась, оставив лишь небольшие лужицы да гниющие отбросы.
Когда-то здесь должны были построить хороший порт – удобную гавань для судов. Вот и длинный мол, уходящий далеко меж сухих полей бывшего озера, а еще дальше – занесённый песком пролив, но его уже некому прочищать…
А рельсы кончаются у самой кромки бывшего берега. Отсюда прямо на суда должны были перегружать товары, привезенные поездом из глубин континента. Но свободная торговля Верхних провинций пересохла как ручей. А Восточные провинции исчезли навсегда, оставив пустые станции вдоль вымершей железной дороги – как памятник людскому тщеславию и авантюризму…
* * *
Двое в плащах, развевающихся от теплого ветра, стояли на берегу высохшего залива. За их спиной замер локомотив, перед которым заканчивались рельсы – буквально в шаге от обрыва. А двое всё смотрели вдаль, где за далеким перешейком, неразличимый отсюда, волновался океан.
Юноша произнес:
– Рельсы остались позади, и мы словно готовы вернуться домой – нет, не в родительский дом за горами на востоке, а на подлинную родину на северо-восток отсюда.
– Тебе снилась наша снежная страна? – спросил Виктор. – Впрочем, сейчас там нет снега. Пока здесь стоит прохладная субтропическая зима, там настоящее лето. Всё наоборот в южном полушарии.
– Всё наоборот, наоборот, – шептал Альберт, глядя на восток.
– Так и в нашей прежней стране однажды внушили, что всё наоборот. А потом представления людей опрокинулись еще раз – когда они, на собственной шкуре, поняли, что та, якобы, правда – не правда. Да и поняли эту истину далеко не все.
– Я не сказал вам… Виктор, у меня тоже никого нет. Моя мать погибла от малярии – поселенцам власти не успели выдать хинин. Старший брат погиб в стычке с индейцами. А мой отец работал на ферме день и ночь, надорвался, и быстро угас. Но ферму так и не спас, ее отобрали кредиторы. Продав вещи, оставшиеся после описи имущества, я собрал небольшую сумму на дорогу. Но она привела меня к океану смерти. И нет пути назад.
– Не бойся и не жалей. Это путь честного человека. Мы сделали всё, что могли, – произнёс Виктор.
– Это был билет в один конец… в самом ужасном значении этого выражения, – вздохнул Альберт. – У меня не осталось денег на обратный путь, да и некуда возвращаться. А здесь странная пустота.
– Подожди чуть. Сейчас меня эвакуируют на магистральную ветвь реальности. Тебе повезло – ты уйдешь со мной, Альберт. А эти земли заселят люди, которые стали лишними в нашей прежней стране – второй раз за одно столетие, когда социальная катастрофа повторилась через 70 с небольшим лет. Там тоже появились авантюристы – в правительствах республик. Они решили отделиться… Мы переправим часть людей сюда, на свободные земли.