Попутный ветер
Шрифт:
Над ним не пролетали птицы. И ни один зверь не приближался ближе, чем на три прыжка — именно на таком расстоянии заканчивались следы на песчаной тропе. Казалось, всё живое отторгает его, как нечто, противоречащее циклу жизни и смерти. От моста тянуло вечностью, незыблемостью и неизменностью. Словно само время останавливало вблизи него свой бег.
Кто обслуживал мост? Ни одно королевство Империи не присылало сюда кураторов, чтобы оценить степень износа верёвок и досок. Только перерисовывало с карты на карту, забыв имя создателя, но неизменным оставляя имя моста — Облачный Путь. Какое порождение Жизнеродящей или Мракнесущего
Молодые люди остановились там, где заканчивались звериные следы. Величие моста невольно заставило задуматься о бренности человеческой жизни, о богах, о предназначении каждого в мире.
— Это Облачный Путь? — спросила Летта.
— Да.
— Я представляла его по-другому.
— Как? — Олаф не мог понять, как можно представить то, о чем слагаются легенды.
— Просто не таким, — не стала объяснять девушка, в её запахе не чувствовалось паники, только любопытство.
Казалось, в своём воображении она уже не раз преодолевала этот мост, покачивалась на нем, ощущала ладонями тёплую шероховатость верёвок, а под ногами — обманчивую зыбкость над пропастью.
Понимая, что с палкой в руках идти будет невозможно, путешественница подошла к самому краю и выбросила деревяшку вниз. Та мигом стала игрушкой ветра и силы притяжения. И быстро скрылась в густом молочном тумане. Но её мерный стук о голые скалы ещё долго доносило эхо — словно сбитое страхом сердцебиение. Тук-так-так. Тук-так-так-тук. И ещё долго-долго-долго.
Проводник сглотнул внезапно загустевшую слюну. Мешал сумбур мыслей. Хотелось лечь поперёк тропы и никуда не пускать Летту. Или, напротив, позволить делать, что захочет, но одной. Или рассказать всю правду про этот мост, чтобы не строила иллюзий. Юноша знал, что не сделает ни того, ни другого, ни третьего. Останавливать девушку бесполезно. Бросить её он не сможет. А если открыть все секреты про Облачный Путь — помешает перейти страх, так терзающий его сейчас. Лучше неведение, чем зоркая жертвенность.
Олаф подошёл к Летте. Посмотрел прямо в глаза.
— Вам придётся идти первой, чтобы не подстраиваться под меня. Помните, я рядом, но взглядом не ищите. Вы задаёте ритм, я поддерживаю. Идти придётся или боком, как над колодцем в пещере, но стены сзади не будет. Или подобно канатоходцу, скользящими шагами. Крепко держитесь за верёвку обеими руками, не отпускайте, не оглядывайтесь, не останавливайтесь и не смотрите вниз, — проинструктировал медленно и тихо. — Но помните, иногда мы боимся того, чего не существует, — не смог не добавить. — Это только видимость.
— Я боюсь лишь грядущей судьбы, — пробормотала девушка и отважно ступила на зыбкий путь.
Он смотрел, как она делает шаг, второй, третий, почти не хромая, не сбиваясь и не мельтеша. Чтобы подстроиться под колебания моста, второй путник должен начать движение не раньше, чем первый минует четыре звена.
— Всё, что вы услышите, лишь игра воображения! — крикнул запоздало юноша, не уверенный, что его предупреждение достигнет цели, поскольку все звуки потонули в усилившемся суровом вое.
Олаф знал, о чём говорил. Однажды он уже переходил этот мост, и сделать это еще раз казалось ему невозможным. Мост, словно пробудившийся от векового сна зверь, терзал свою жертву — голодный, свирепый, не знающий пощады. Пугал завываниями и порывами ветра. Верёвки казались гнилыми
Юноша, наконец, шагнув следом за Леттой, почувствовал, как трясутся колени и потеют ладони. Верёвки моста жгли, подобно жив-листу. Их волокна сжимались и пульсировали под пальцами, словно вены, по которым струится кровь. Дощатая твердь казалась костями, не обросшими плотью. Впрочем, плотью являлся весь окружающий мир.
Олаф боялся, словно мальчишка. Своих воспоминаний. Духов, восставших из небытия. Того, о чем эти призраки станут нашёптывать. И не было уже опыта бродячей жизни, рассудительности и мудрости. Только этот животный, всепоглощающий ужас, нарастающий с каждым мгновением. А ведь ещё предстояло как-то исхитриться и поймать амплитуду моста, раскачивающегося под ногами идущей впереди спутницы.
На миг Олаф прикрыл глаза. Судорожно вздохнул и выдохнул несколько раз. Надо собраться, он должен быть готов прийти на помощь, если Летта вдруг оступится. Лишь с этой мыслью Олаф мог ступить на проклятый мост снова.
Шаг за шагом Олаф шел вперед. Пытался почувствовать запахи Летты, но их или уносил ветер, или поглощал мост. А под ногами уже мерещилась водная рябь, под которой всплывали бледные лица.
— Олаф! Олаф! Плыви! — голос брата срывался на визг.
Зачем он кричит? Вода уже прогрелась на солнце, и Олаф расслабленно откинулся на спину. Полежит немного, а потом перевернётся и доплывёт до цветов Белой Юдвинии. Вчера Юдвига хвасталась, что её назвали именно в честь этого растения. Они с братом решили добыть его для подружки. Но Олаф проснулся раньше.
Ноги коснулось что-то липкое и холодное. Рыба? Разве тут водятся рыбы? Он попробовал перевернуться на живот, но ощутил, что половина тела стала будто деревянная и не слушалась.
А брат всё кричал и кричал. Пока не нырнул в воду. Олаф никогда прежде не видел, чтобы тот так быстро плавал, широко размахивая руками, молотя ногами со всей силы и не переставая громко выкрикивать его имя.
Олафу почему-то было всё равно. Безразлично, что он начинает погружаться в воду. Вот она заливает шею, подбородок, касается сомкнутых губ, заполняет ноздри, смыкается над ним. Краем сознания мальчик понимал, что ещё пара минут — и ему станет нечем дышать. Он умрёт. Но это казалось таким нереальным и далёким, что не волновало.