Порочный круг

Кэри Майк

Дженна-Джейн Малбридж сначала придумала этот термин, а потом ввела в активный обиход, употребив в двух десятках монографий и трех полнообъемных научных работах, причем одна посвящалась оборотням, вторая — зомби, а третья — исключительно призракам. В итоге она создала для себя питательную среду, заставив университетские клиники всей страны обратиться к целому пласту феноменов, которые, казалось, не имели к медицине никакого отношения, пока ими не занялась профессор Малбридж. В конце концов, как лечить мертвых?

«Как лечить мертвых?» — эхом отзывалась Дженна-Джейн. Лечить их, конечно же, нельзя,

но если дух мертвого вселяется в живое тело, появляются шансы и для наблюдения, и для медикаментозного воздействия, а если дух, вернувшись в собственную телесную оболочку, заставил ее двигаться и говорить, как это согласуется с понятием смерти? Разве такое состояние ему соответствует?

Карьерный взлет получился молниеносным и успешным. В крупнейших клиниках страны открылись отделения метаморфической онтологии. На конкурсной основе из этих крупнейших выбрали лучшую. Так клиника на Прейд-стрит отошла под ведомство Дженны-Джейн. Ею она распорядилась весьма умело. С самого начала в бывшую «венеричку» пригласили известнейших лондонских специалистов и консультантов по изгнанию нечисти. Сперва Дженна-Джейн впитала их знания, затем разложила на составляющие и заново слепила воедино, продемонстрировав такой холодный и безжалостный ум, что участники процесса уже не могли определить, кто у кого учится. Чудесная была пора: закладывались основы новой науки на скорости, при которой никто не отваживался оспаривать правильность избранного пути или хотя бы спрыгнуть с подножки стремительно разгоняющегося локомотива.

Большинство из нас начали сомневаться в Дженне-Джейн к концу первого года совместной работы, но не уходили от нее еще долгое время. Казалось, мы ведем полезные исследования, пусть даже под руководством тщеславной эгоистичной фашистки. Однако когда мы один за другим стали подводить морально-нравственные итоги, выяснилось, что они совершенно не соответствуют ожиданиям. Во имя науки или во имя Дженны-Джейн Малбридж, но некоторые эксперименты, проводившиеся на Прейд-стрит, однозначно попадали в разряд жестоких и вызывали угрызения совести даже у самых упорных и зацикленных на своем деле специалистов.

Чашу моего терпения переполнила Рози Крейц. Сначала проект казался вполне безобидным. «Почему все восставшие — из числа недавно умерших?» — поинтересовалась Дженна-Джейн. Объектами ее исследований становились призраки с датой смерти не ранее 1935 года. С учетом заявлений других специалистов, временные границы отодвигались еще на пару десятилетий, то есть к середине Первой мировой войны. Но что стало с миллионами призраков из далекого прошлого, которым следовало бы невидимым океаном заполнять лондонские улицы?

Вместе с подобными вопросами возникает понимание того, что пока не найдешь ответы хотя бы на половину из них, не сможешь спокойно спать. Что касается Дженны-Джейн, приобретать новые знания она умела лишь на собственном опыте. Пригласив человек десять: меня, Элейн Винсент, Немо Праксидиса и других крупных специалистов из Эдинбурга, Парижа, Локарно и еще бог знает откуда, она собрала нас в одном зале, где стояли десять стульев и стол, а на нем — большая картонная коробка. Когда все подошли, Дженна-Джейн заперла дверь и сняла крышку коробки.

Я ожидал увидеть отрубленную голову,

но содержимое оказалось куда менее драматичным: какие-то вещи, старые, но не отличающиеся особой красотой — веер с вышивкой, которая когда-то была яркой, а сейчас выгорела до оттенков серого и коричневого; рукописный молитвенник; бутылочка из тонированного стекла, вероятно, из-под духов; носовой платок, украшенный изящной буквой А; страничка из письма без обращения и адреса.

— Посмотрим, что у вас получится! — сказала Дженна-Джейн, и мы приступили к работе.

Праксидис использует транс, поэтому он закрыл глаза и отрешился от происходящего. Элейн Винсент работает через автоматическое письмо, чтобы ручкой или карандашом двигал сам дух, — она вытащила блокнот и приготовилась писать. Я достал вистл, а еще один парень начал выбивать какой-то сложный ритм. В общем, все мы делали то, что обычно делаем, когда хотим вызвать и обездвижить призрак.

Призрак в том старье действительно обитал, вот только впечатление производил довольно странное. Его след казался одновременно сильным и невероятно слабым. Я будто шел мимо индийского ресторана и чувствовал легкий запах свежего кардамона. То есть было ясно: если открою дверь, от резких ароматов заслезятся глаза, и лишь исключительная едкость специи позволяет ей преодолеть стены с двойной облицовкой и обонятельные помехи улицы.

Под ударом находилась профессиональная гордость, и мы проработали несколько часов без остановки.

Сначала никак не удавалось навести на призрак фокус, но потом мы на-гора выдали несколько приемов, из разряда таких, что невозможно использовать в одиночку. Ударник выбивал на столе контрапункт к моей мелодии, а Элейн рисовала создаваемые нами звуковые образы. Черпая вдохновение в талантах друг друга, мы создали плотные гиперчувствительные силки; они тянулись по всей комнате и охватывали категории времени и пространства, которые мы не то что назвать, даже осмыслить не могли.

Результат, естественно, пришел. Над столом медленно, явно нехотя поднялся призрак, напоминавший воздушный шар, который отпустил резвящийся в аду ребенок. Мы обездвижили его, перевернули и, словно бабочку, пригвоздили к пласту заряженного воздуха.

Он, вернее она, сначала не могла говорить. Она умерла так давно и так долго спала в истлевшей оболочке своих костей, что забыла собственное имя. Губы не слушались, а в слетавших с них звуках ужаса и гнева слышалось примерно поровну. Она пыталась вырваться, но с каждым движением лишь натягивала наши психоэмоциональные нити и запутывалась еще сильнее.

Она была такой миниатюрной! Взрослая, даже зрелая женщина, истерзанная болезнями и самой жизнью, по размерам напоминала десятилетнюю девочку. Понимаю, это нелепо: по исходным материалам, которые предоставила Джей-Джей, следовало догадаться, что мы имеем дело с очень старым духом. Однако увидев ее, я чуть не задохнулся от отвращения к происходящему. Отношения с религией у меня довольно напряженные: божества, чье общество я сумел бы вытерпеть хотя бы до завтрака небесной манной, просто не существует, и все равно эксперимент казался святотатством. Призрачная женщина была такой маленькой и хрупкой… Я фактически чувствовал себя извергом, мучающим ребенка.