Порт-Артур. Том 1
Шрифт:
Солдаты оживились. Вид огромного Борейко, едва влезшего в лямку, показался им забавным. Они начали шутить и пересмеиваться между собой. Первый взвод скоро стал опережать. Звонарев со своими солдатами сильно отстал.
– Эх ты, Лепеха-воха, – кричал Родионов, – совсем у вас, видать, кишка тонка. Мало каши ешь!
– Так у вас же один Ведмедь за целый взвод прет, – пробурчал Лепехин, – а у нас прапорщик хлипкий.
Подождав вторую платформу, первый взвод двинулся дальше.
Только к вечеру все десять станин «были переброшены на Электрический Утес. Солдат, валившихся с ног от усталости, Борейко отпустил спать.
– Кто же на батарее на ночь останется? – забеспокоился Жуковский.
– К
Вечером на Утес неожиданно пришли сто двадцать человек мастеровых из нестроевой роты.
– Вы зачем сюда явились, архангелы? – спросил Борейко.
– Подсобить вам малость пришли, ваше благородие, – за всех ответил Братовский. – Дело срочное, и ваши солдаты, видать, вовсе притомились. Мы и отпросились у капитана. Желающих сто двадцать человек набрали.
– Спасибо на добром слове. Только темно сейчас, а у нас ночью разводить огней не полагается, с моря видно.
– Мы, ваше благородие, и при ручных фонарях управимся, – ответил кто-то из солдат.
– Тогда пойдем на батарею.
Людей поделили – одни под руководством Борейко занялись ремонтом орудий, снимали их со старых лафетов, а другие со Звонаревым приступили к сборке новых. Вскоре Утес превратился в монтажную мастерскую.
Звонарев с Борейко до утра не сомкнули глаз. Как только рассвело, нестроевые ушли с батареи, а отдохнувшие артиллеристы встали на работу. Трое суток беспрерывно день и ночь шло переоборудование батареи. Всех солдат поделили на три смены под руководством Жуковского, Борейко и Звонарева. Погода продолжала оставаться морозной и вьюжной, японцы не беспокоили. К вечеру третьих суток наконец вся батарея была переоборудована. Старые лафеты у пушек были заменены у орудий появились щиты и целая система блоков для подъема снарядов. Дальномерную будку и командный пункт для командира перенесли в бруствер.
Наконец погода прояснилась. С раннего утра Борейко уже метался около орудий, последний раз осматривая все заклепки и вновь установленное приспособление для стрельбы. Но японцы не – появлялись, – море оставалось чистым до самого горизонта.
Хотели уже было выпустить пару снарядов прямо в море, чтобы проверить действие новых установок, когда несколько легких японских крейсеров приблизилось к Артуру.
– На дальномере! – завопил радостно Борейко.
– Шесть тысяч пятьсот!
– Пусть подойдут поближе, – решил Жуковский. – Начнем с наименьшей дистанции, – девять верст, а затем будем ее увеличивать.
– Зарядить орудия! – скомандовал Борейко.
Солдаты, с утра томившиеся в ожидании стрельбы, радостно бросились подносить снаряды и новые, еще невиданные на батарее картузы [72] с бездымным порохом: всем хотелось поскорее испробовать переделанные лафеты.
– Эх, и пуганем мы сейчас японцев. Не обрадуются, – оживленно говорил Лебедкин.
– Наводи, Петрович, поточнее, чтобы нам не осрамиться с нашими новыми пушками, – упрашивал Родионов наводчика Кошелева.
[72]
Картуз – мешочек цилиндрической формы, в котором помещался заряд пороха.
На батарее чувствовался общий подъем.
– Не разорвет орудия? – беспокоился Жуковский. – Ведь они рассчитаны на бурый призматический порох, а не на бездымный.
– Рассчитаны с запасом, Николай Васильевич, – успокоил его Звонарев.
– На первый залп людей все
– Пять тысяч пятьсот! – доложили дистанцию с дальномера.
– Прицел двести пятьдесят, батарея, залпом!
Дула орудий поднялись необычайно высоко вверх. С непривычки казалось, что пушка при таком угле возвышения должна обязательно опрокинуться при выстреле. Солдаты пугливо посматривали.
– Укройтесь в погребах! – крикнул Борейко.
Все, за исключением фейерверкеров и наводчиков, поспешно юркнули в погреба.
– Батарея, пли!
Пять огненных столбов вырвались из высоко поднятых вверх дул орудий. Легкий дымок на мгновение окутал батарею и тотчас растаял. Остро запахло эфиром. Лафеты мягко откатились и стали на свои места. Солдаты моментально выскочили из укрытий и бросились осматривать пушки.
– В первом взводе все в порядке! – доложил Родионов.
– Во втором и третьем тоже! – доложили взводные.
– Падает! – донеслось с дальномера.
– Недолет!
– На полверсты не докинули, – заметил Жуковский.
Затем попробовали стрелять на одиннадцать и двенадцать верст, на пределе получили двенадцать с четвертью верст вместо предположенных тринадцати.
Японцы при первых же выстрелах поспешили уйти дальше в море.
– Итак, вместо девяти с половиной верст дальность увеличили до двенадцати, кругло считая, – резюмировал Жуковский.
– Скорость стрельбы доведена до одной минуты тринадцати секунд на залп и может быть еще увеличена, – добавил Борейко.
– И люди и командир находятся теперь в полном укрытии от осколков, – закончил Звонарев.
Поблагодарив солдат за хорошую работу по переоборудованию батареи, Жуковский с Борейко и Звонаревым отправились обедать.
– Начальство даже и не поинтересовалось нашими успехами, – сказал Борейко.
– Как не заинтересовалось! Заинтересовалось, даже очень. Я сейчас получил из Управления артиллерии телефонограмму с выговором за самовольную стрельбу сего дня, – улыбнулся Жуковский.
Стессель крупными шагами ходил по комнате. Волнения первых дней войны уже миновали, он успокоился и обрел свой прежний решительный вид и тон. Вера Алексеевна поместилась в углу на диване, около большой лампы под красивым абажуром. Рядом с ней сидели четыре ее питомицы, старательно занимаясь вышивкой.
В качалке развалился высокий, широкоплечий, бородатый артиллерийский генерал Никитин [73] , с типичным лицом алкоголика, начальник артиллерии формирующегося в Артуре Третьего Сибирского корпуса. Он был слегка навеселе и потому особенно многословен.
– Наши самотопы продолжают отличаться, – проговорил он громко, чуть хрипловатым басом.
– Какие такие самотопы? – удивилась Вера Алексеевна.
– Да наши герои-морячки! Пока они ни одного японца еще не утопили, зато потопили в Чемульпо «Варяга» и «Корейца», а под Артуром – «Енисея» и «Боярина». Япошкам никогда и не снились такие успехи, если бы не помощь наших самотопов Погодите, они еще своими руками весь флот перетопят, а сами в Питер укатят.
[73]
Никитин Владимир Николаевич (1848–1917) – генерал адъютант. Участник русско-турецкой войны 1877–1878 годов. С 1904 года – начальник артиллерии третьего Сибирского армейского корпуса. Позже был командующим войсками военного корпуса в Иркутске и Одессе; в 1916 году – комендант Петропавловской крепости. В 1917 году был расстрелян как сторонник Распутина.