Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
Едва они открыли дверь, как им в нос ударил крепкий запах йодоформа, карболки и еще каких-то лекарств. К этому примешивался обычный солдатский дух – пота и немытого тела. Первое, что они увидели, войдя внутрь, было несколько трупов, лежащих на нарах.
– Убрать, пока не завоняли, – распорядился Рязанов.
Рядом с убитыми лежало человек десять раненых.
Санитары поили их водой, подбинтовывали раны и по возможности старались подбодрить своих пациентов. В воздухе плавали облака густого махорочного дыма, который раздражал глаза и горло. Керосиновые
– Открыть дверь, проветрить! Накурили так, что дышать невозможно, – распорядился Рязанов.
Звонарев обратил внимание на то, что многие солдаты были полураздеты.
– Как же они выскочат по тревоге? – спросил он.
– Здесь помещается резервная полурота. Она вызывается не сразу, поэтому у солдат будет время одеться, – пояснил капитан.
В конце казармы был устроен склад бомбочек. Несколько сот их лежало прямо под нарами, на которых лежали солдаты. Тут же стояли цинковые ящики с ружейными патронами.
– Почему все это находится здесь, а не в пороховом погребе? – удивился Звонарев.
– Покорно благодарю! Погреб помещается рядом с нашим казематом. Стоит одному снаряду попасть в него, и мы взлетим на воздух, а тут и более укрыто, и при взрыве пострадает солдатня, а не мы, – спокойно ответил капитан.
Обойдя нижний этаж, они по лестнице поднялись вверх. Тут картина была несколько иная. Солдаты сидели или лежали на нарах с винтовками, почти никто не спал. В любую минуту вся рота могла выйти с оружием в руках. Около входа стояли приготовленные к действию пулеметы с вдетыми лентами. Рядом дремали пулеметчики. При появлении офицеров солдаты вскочили и вытянулись. Рязанов неторопливо прошел вдоль нар, осматривая стрелков.
Несколько глухих взрывов, донесшихся со стороны внутреннего дворика форта, отвлекли внимание капитана.
– Японец сегодня сильно волнуется с самого вечера, как бы не полез на штурм, – забеспокоился Рязанов.
– Он, ваше высокоблагородие, слышит, как мы роемся под землей, и трусит, что его могут взорвать. Со страху и бомбочки бросает, – вмешался Блохин.
– Я вернусь в свой каземат, – проговорил капитан, – вас же попрошу понаблюдать с брустверов, что делается у противника.
Звонарев повиновался. На дворе было очень темно. Низко нависли тяжелые тучи, шел нудный осенний дождь, сквозь который с трудом пробивались лучи прожекторов.
Когда глаза привыкли к темноте, прапорщик различил фигуры часовых, припавших к бойницам. Несмотря на темноту, ружейная перестрелка не замолкала ни на минуту.
– Берегись! – крикнул Блохин и толкнул Звонарева за прикрытие. Почти тотчас блеснул яркий огонь и грохнул взрыв ручной гранаты.
Поднявшись затем на бруствер, Звонарев и Блохин стали вглядываться в окружающую темноту. За пеленой дождя японские окопы едва выступали чуть заметной полоской. На ней то здесь, то там вспыхивали на мгновение огоньки ружейных выстрелов.
– Вот бы сейчас пойти в разведку, – проговорил Блохин.
– Завязнешь в грязи и заплутаешься в темноте, – возразил Звонарев.
– Никак нет! В такую погоду только
Звонарев замялся. Укрытый ход представлял собой узенькую, в аршин шириной, тропинку, которая шла по наружному краю рва вдоль крыши контрэскарпной галереи. Даже днем там легко было оступиться и упасть с трехсаженной высоты в ров. Теперь же двигаться но нему было во много раз опаснее. С наступлением темноты здесь выставлялись часовые. Поколебавшись немного, он все же согласился. Они осторожно миновали дворик и зашли к Рязанову, которому сообщили свои наблюдения и планы.
– Желаю успеха, хотя и уверен в противном, – напутствовал их капитан.
Добираться до укрытого пути пришлось ощупью, на четвереньках. Их окликнул испуганный голос часового:
– Кто идет?
Узнав, кто идет и зачем, он вызвался проводить их до самого капонира.
Заметив движение, японцы открыли ружейный огонь и начали бросать бомбочки. Одна упала к самым ногам Звонарева. В темноте чуть заметной точкой тлел бикфордов шнур. Прапорщик остолбенел от ужаса. Еще мгновение, и фунтовый заряд пироксилина взорвется у его ног, убьет или искалечит на всю жизнь. Звонарев как зачарованный смотрел на тлеющий огонек, не двигаясь с места.
– Пошла дальше, – спокойно проговорил стрелок, сталкивая бомбочку в ров, где она тотчас же взорвалась.
Тут только прапорщик вполне осознал, какой опасности он только что избежал.
– Спасибо тебе, братец! – схватил он солдата за руку.
– Э, что, вашбродие! Пустое это. За ночь-то сколько их таких перекидаешь в ров, – неторопливо рассказывал стрелок.
Добравшись до крыши капонира, Звонарев хотел было высунуться и посмотреть вперед, но в это время луч японского прожектора остановился против этого места. Опять пришлось томительно ожидать, пока он сдвинется в сторону. Прапорщик стал дрожать от холода.
– Пошли назад, – предложил он Блохину.
– Подождем еще малость, Сергей Владимирович.
Сосчитаю до ста: коль прожектор не уйдет – поползем домой.
Не успел он просчитать и до пятидесяти, как луч угас и опять стало совершенно темно. Блохин мигом вскарабкался на бруствер и пополз вперед. Звонарев и двое часовых остались ожидать на месте. До японцев здесь было всего шагов тридцать. В тишине ясно слышался их гортанный говор, стук лопат, звяканье железа и тонкий, пискливый лай маленьких сторожевых собачонок.
– Ох, и вредные же они! За сто шагов русского человека чуют, а на своих не лают, – сообщил шепотом один из стрелков.
Прислушиваясь к разговору, Звонарев внимательно всматривался туда, где скрылся Блохин.
– А ну, потише, послушаем, что впереди делается, – остановил он солдат.
– Вы, вашбродь, не очень высовывайтесь, может я заметить, – предупреждали стрелки.
Вдруг впереди у японцев звонко залаяла собака.
– Почуяла, стерва, – буркнули в один голос солдаты. – Будет теперь баня.