Порт-Артур. Том 2

Степанов Александр Николаевич

– Блохин! – наклонившись к лицу, крикнул он. Но тот оставался неподвижным. Напрасно Звонарев тормошил его, дул в лицо. Отчаявшись, он решился на последнее средство – осторожно запустил спичку в нос Блохину и легонько пощекотал. Нос дрогнул, лицо сморщилось, и наконец солдат сильно чихнул.

– Жив! – радостно воскликнул прапорщик.

Солдат тихо простонал, закрыл глаза и чуть слышно прошептал:

– Выпить бы… водочки.

– Потерпи немного, сейчас нас отроют. Я подниму тебе голову повыше. – И Звонарев нагреб

земли к изголовью Блохина.

Возясь с ним, он совсем забыл обо всем остальном и неожиданно явственно услышал сзади стук лопат и говор. Помощь была близка.

– Вашбродь, Блохин, откликнитесь! – донеслось до него сквозь толщу земли.

– Мы живы, скорей копайте! – изо всех сил закричал прапорщик и опасливо оглянулся на дыру вверху.

– Потерпите чуток, Сергей Владимирович, через полчаса доберемся до вас! – Прапорщик узнал голос Лебедкина. Застучали лопаты.

Скоро Блохин совсем оправился.

– Нам бы начать копать им навстречу, – посоветовал он все еще слабым голосом.

– Ладно уж, лежи. Я один буду действовать. Лишь бы не произошло нового обвала, – отозвался прапорщик и принялся обеими руками разгребать землю навстречу своим спасителям.

Минут через сорок напряженной работы показался свет лампочки, и еще через четверть часа Звонарев был уже в капонире. За ним вынесли на руках Блохина. Дебогорий-Мокриевич стоял около входа в галерею и приветствовал появление прапорщика насмешливым замечанием:

– Беда, коль артиллеристы берутся не за свое дело! Мой вам дружеский совет – сегодня же вернуться на свою батарею.

– Благодарю, я в ваших советах не нуждаюсь и прошу их оставить при себе, – резко ответил Звонарев и отошел к Блохину, около которого хлопотали солдаты.

– Глотнуть бы водочки, – тихонько попросил солдат, – мигом очухаюсь.

– Не водки тебе надо, мерзавцу, а розог! Как ты, сволочь, смел рыть дальше без крепления? – накинулся на него подошедший саперный поручик.

– Это сделано по моему личному распоряжению для ускорения работ, – вступился Звонарев. – И поскольку я отвечаю за ведение минной галереи, то прошу не вмешиваться не в свое дело. Ваше присутствие здесь я нахожу совершенно лишним.

– Ваше поведение хоть и объясняется пережитым страхом, но все же недопустимо на военной службе, о чем я подам рапорт по команде. – И разобиженный Мокриевич ушел.

– Чистая зануда, а не человек! – сказал Лебедкин. – Как только вас засыпало, мы с Юркиным кинулись выбирать землю и послали сказать коменданту. Они прислали сюда поручика. Он и начал нам разные слова говорить, что можно и чего нельзя… Я говорю: люди, мол, там задохнуться могут, пока мы собираться будем. А он – раз меня в морду…

Звонарев решил сходить в офицерское помещение вымыться и заодно захватить водки для Блохина. Он застал Рязанова и Карамышева играющими в гусарский винт вдвоем. Его появление не вызвало у них ни удивления,

ни радости, как будто ничего особенного не случилось.

– Вещички ваши я уже отправил в штаб фронта, – думал, что вам аминь пришел, – неторопливо проговорил капитан.

– Почему же вы так поспешили? Теперь мне даже умыться нечем.

– Возьмите мое мыло и полотенце. Вот и списочек вещей из штаба.

Звонарев прочитал его.

– А где же мой бинокль и фляга? – удивился он.

– Вместо них к вещам приложено пять рублей деньгами. Бинокль приобрел за четыре с полтиной поручик Карамышев, а фляга лежит у меня под подушкой.

– Но ведь это чистый грабеж! Бинокль стоит минимум двадцать пять рублей, а фляга-термос-три, – возмутился прапорщик.

– Продажа состоялась с публичного торга в присутствии всех наличных офицеров форта, следовательно, закон соблюден.

Звонарев не стал слушать дальнейших рассуждений капитана, а просто взял свою флягу с его постели и снял со стены бинокль.

– Прошу чужих вещей без разрешения не брать! – вскинулся Карамышев. – И, кроме того, зачем вам нужен бинокль в подземной галерее?..

– Чтобы его здесь не украли. – И прапорщик направился обратно в капонир.

Там он застал Мокриевича, с эпическим спокойствием избивавшего стоявших перед ним Лебедкина и Блохина. Поручик неторопливо тыкал кулаком в зубы то одного, то другого и негромко при этом приговаривал:

– Будете знать до самой смерти, как исполнять мои приказания! Прикажу умереть – и умрете, а не умрете – пристрелю, как паршивых собак!

У Лебедкина уже заплыл левый глаз, у Блохина до крови были рассечены губы, но оба солдата стояли навытяжку, не смея защищаться.

– Сейчас же, прекратите это безобразие, – ринулся вперед прапорщик, – и уходите отсюда, или я за себя не ручаюсь. – И схватил стоявшую около стены винтовку.

– Блохин, Лебедкин, Юркин, в ружье!

Саперный поручик пытался было что-то сказать, но

Звонарев разразился по его адресу такими дикими выкриками, что Мокриевич поспешил скрыться.

– Не стоит, вашбродь, так из-за нас беспокоиться, – уговаривал Звонарева Блохин. – Солдатская морда, по мнению начальства, на то и существует, чтобы по ней бить, – утирал он кровь с разбитого лица.

– Шли бы вы, Сергей Владимирович, отдохнуть, – предложил, в свою очередь, Лебедкин. – Чать, и вам сегодня не сладко пришлось, когда земля обрушилась.

– Сейчас не до этого. Надо немедленно произвести забивку всей обрушившейся галереи, чтобы японцы по ней не смогли проникнуть сюда, – распорядился Звонарев.

Позвали саперных солдат и стрелков, назначенных в помощь артиллеристам. Прапорщик объяснил им свои намерения.

– Без поручика никак не можем делать этого, – заупрямились саперы, – они нас со свету сживут, хотя и мы думаем, что по-вашему будет лучше.