Порт
Шрифт:
В письме черным по белому было написано, что факт Вениного рождения подтвердить не имеется возможности, так как архив села Лопатино сгорел.
Что может быть сложного в порту? Жизнь — яснее трудно представить. Вот причалы, к ним приходят с моря суда, разгружают рыбу, потом набирают снабжение и снова уходят. Рядом с причалами — рыбцеха, коптильный завод, мастерские для ремонта. Вся нехитрая портовая жизнь укладывалась в коротком лозунге, издалека видном на крыше диспетчерской: «Берег — промыслу, промысел — берегу». Суда похожи друг на друга, что им надо — тоже известно. Какие сложности?
В таком счастливом неведении пребывал Веня первые годы.
Примерно зная график приходов, он выбирал себе суда по вкусу, стараясь планировать наперед. Но планы его часто нарушались, не сообразуясь с подсчетами. Это тоже было свойство портовой жизни, причины которого лежали вне пределов прямой видимости. Веня не придавал им значения. Вначале он воспринимал это просто как жизненное разнообразие, случайности, которых в любом деле не избежать. Для верности он даже канцелярией своей обзавелся, отмечая в тетрадке приходы, отходы и планируемое время рейсов. Но часто случалось, что и это не помогало. Суда приходили раньше срока, дольше стояли, уходили второпях. Он ломал себе голову, доискивался, почему управление меняет сроки, и не находил объяснения этим сложностям.
Простое и ясное поначалу понятие «тральщик» при ближайшем рассмотрении тоже оказалось такой необъятной глубины, что потонуть в ней — проще простого. Веня без страха нырнул в глубину и за пять лет высшую не высшую, а уж среднюю мореходку освоил. Все механическое заведование изучил детальнейшим образом, знал до тонкостей насосы и трубопроводы, а главная машина была для него открытой книгой, которую он мог читать в любое время дня и ночи. Иной раз ему снилось, как он, став крошечным человечком, прогуливается внутри по ее системам, пролезает в картер, по коленвалу вышагивает и, просачиваясь сквозь микронные зазоры плунжерных пар, выпрыгивает в камеру сгорания. И хоть по настоящему-то внутри полная темнота, ему светло и празднично там гулять по знакомым дорожкам, и ясные блики хромированных деталей, словно солнечные зайчики, освещают путь.
Сотни судов густо усеивали рейд, сплошной пятикорпусной лавой обтекали причалы. Средоточие техники рождало у него новые, неведомые доселе заинтересованность и уважение к жизни этих морских существ. И если прежде движение судов у причалов он воспринимал как естественное свойство их существования, то теперь стал замечать в перемещениях определенный смысл: очередность, разгрузка, бункеровка, дегазация, которые в свою очередь зависели от множества других причин. Вот, оказывается, для чего перетаскивают суда с причала на причал, ломая строй, разводят корпуса, для чего пыхтят буксиры и надрывают глотки штурмана, командуя на швартовках!
И много еще прошло времени до того момента, когда для него вдруг открылась совершенно неожиданная сторона жизни.
Он знал, что где-то за забором находится у п р а в л е н и е. Для Вени оно существовало несколько отстраненно и определяло высшую власть, немного пугающую, которая иногда оказывала влияние на время стоянок и настроение судового начальства.
Тот день был обычный, зимний, ветреный. На «Пикше» раскидали вспомогач и вся команда крутилась в отделении, торопясь к вечеру его собрать. Замызганные, усталые, грязные — из робы хоть соляр выжимай — парни костерили втихомолку «деда»,
Под вечер все-таки справились. Едва помыться успели да чайку хлебнуть, вдруг начался кордебалет: машину к пуску, хватай концы, отчаливай!
Что такое? Почему? Стояли третьим корпусом, впереди еще два. К чему такая срочность?
Веня выскочил на палубу — всегда кажется, что наверху яснее, — и глазам своим не поверил: от стенки к рейду улепетывали тральщики, словно утки из кустов. Гремели портовые динамики, рассылая приказы. На судах своя связь и тоже не молчит. Друг друга глушат, слов не разобрать, одно сплошное гавканье, будто растревожили собачий питомник. Прожектора включили, чтобы помочь, а от них перед глазами только снег косой струится.
Замерз Веня, ничего не понял, спустился в салон чай допивать, а «крестный» ему говорит:
— Тебе, Веня, лучше сойти. Неизвестно, как все обернется.
— Что случилось-то? Из-за чего сыр-бор? — удивился Веня.
— Шторм идет. Хороший обещают, на концах не удержимся. Велено на рейд сматываться.
— Как же это? Почему? — в растерянности произнес Веня и услышал в ответ:
— Диспетчер звонил, передал.
«Какой диспетчер? Не может быть! Я что, тут живу взаперти, совсем дурной стал? Пропустил, что ли?» — взволновался Веня и спросил, боясь подтверждения:
— А что, диспетчер уже есть, который погодой ведает?
— Да нет, обычный, портовый, — устало сказал «дед», не поняв Вениной возбужденности.
Безразличный тон «деда» его не успокоил. Веня быстро собрал свои манатки и «списался» с «Пикши». Искать пристанище в такую погоду было неразумно, и Веня пошел в свою берлогу, захватив с судна побольше газет.
На землянку сверху навалило большой сугроб. Снег был плотный, подбитый ветром. Ему случалось уже ночевать в ней зимой. Хоть он и не испытывал от этого большой радости, приходить в уныние тоже повода не было. Технология зимней спячки была у него отработана. Человек сам себе печка. Главное, чтобы сухо было и тепло не выдувалось.
Он разрыл лаз припрятанной лопатой, пробрался внутрь и заделал вход. Комплект сухой ватной одежды всегда хранился в полиэтиленовом пакете. Он запалил свечу, переоделся, сунул ноги в сухие валенки и сжег несколько газет, удаляя скопившийся холод.
Веня делал все механически, обстоятельно, не спеша устраивался на ночлег. Он лег на топчан, укрылся шерстяным одеялом, но сон не шел. Не потеря «Пикши» его беспокоила, а отношение к усвоенным понятиям, которые неожиданно предстали перед ним в новом, неведомом прежде соотношении. Он почувствовал, какой колоссальный разрыв существует между его пониманием жизни порта и другим, до поднебесья восходящим знанием, включающим в себя и законы природы.
Оказывается, общие закономерности в жизни судов, которые он для себя вывел, наблюдая жизнь порта, существуют не сами по себе, как он думал прежде, а подчинены единому замыслу. Не только видимые перемещения тральщиков у причалов имеют общую основу, а и не объяснимые для него случайности тоже вызваны конкретными причинами. И причины эти у п р а в л е н и ю хорошо известны, потому что смотрит оно другим зрением и видит смысл жизни судов не в их береговой перемещаемости, а в общей цели, которая состоит в том, чтобы суда хорошо ловили рыбу, а для этого их надо содержать в порядке, обеспечивать и спасать.