Порт
Шрифт:
— Ну, и долго мы так балдеть будем? — произнесла она не отстраняясь.
— Простите, — сказал Ярцев, отступив назад.
— Вот еще, и не подумаю. Вы зачем мне питание сняли с прачечной?
«Зачем она так кричит? Мы же рядом стоим», — поморщился Олег.
Дверь сзади нее оставалась открытой и гуляла в петлях, то освещая тамбур, то погружая в полумрак.
«У нее какие-то рысьи глаза. Они светятся в темноте», — подумал он.
Не говоря ни слова, Ярцев хотел было выйти на палубу, но она снова загородила ему дорогу.
— Так надо, — сказал Ярцев. — Разрешите…
— Ах,
Ярцев посторонился.
— Мне работать надо, и всякие там ваши изоляции мне до лампочки. Белье я выгружать не буду. Я уже порошок всыпала.
— Его электрик выгрузит.
— Это который же? Рыбаков? — с каким-то напускным весельем произнесла она. — Ну-ну, пусть попробует.
«А она поспокойней стала, — заметил себе Ярцев, — слова у нее поскромней».
— Нельзя же так рассуждать, ваши дела, наши… — миролюбиво сказал Олег. — Я понимаю, неприятно, конечно, но мы прежде всего о вас заботимся…
— Плевать я хотела на вашу заботу. У вас одна забота — руки распускать.
— Ну знаете! — только и смог сказать Олег.
— А то не знаю! Вы, что ли, другой?
— Послушайте, — сказал Олег, — почему вы все время грубите? И кричите зачем? На судне ведь нет глухих. Это вас совсем не красит.
Она долго, пристально на него глядела и, сощурив свои рысьи глаза, выдохнула, как бы с сожалением.
«Черт знает что! Вздорная баба. Дал ведь себе зарок с ней не разговаривать. Сам и виноват, за каким лешим остановился, — с раздражением подумал Ярцев. — А ладно, что мне с ней, детей крестить?»
Солнце, блеск воды ослепили его. Так ярко, радостно ослепили, что он закрыл глаза и стоял минуту, запрокинув голову, глубоко, до головокружения вдыхая в себя утреннюю чистоту. Ритмичный шум волн о корпус шел из-за бортов, широко и вольно поднимаясь в воздух и растворяясь в его вышине.
Солнце припекало совсем по-южному. Дома холодно, заморозки начинаются. Народ уже теплые вещи вытаскивает из кладовок и жалуется на холодный неуют квартир. А мы вот убежали от зимы, от снега, — подумал Ярцев, обходя заведование.
Хоть и десять дней уже были в пути, но как-то быстро они промелькнули, и весь дом еще где-то рядом был, совсем близко, словно зайдешь вон за надстройку, и снова пронизывающий ветер в лицо, и мокрый снег, и осенняя слякоть под ногами. Какая-то неестественность и зыбкость была в этом вновь обретенном тепле, будто случайно оно, вот-вот исчезнет и надо побольше его хлебнуть, задержать в себе.
Все, кто с утра работает, нашли себе дело на палубе.
Ярцев с сожалением подумал, что выйти позагорать ему сегодня не удастся не только после обеда, но и после рабочего дня.
Сварщика Ярцев нашел на корме, за надстройкой. Вместе с Аббасом Али, сирийцем, курсантом мореходки, они делали печку, мастерили ее из железной бочки. По новым правилам даже в открытом море промасленную ветошь нельзя выбрасывать за борт — охрана
Аббас Али был скромный парень, молчаливый, работящий, улыбчивый и такой худущий, что Олег как-то поинтересовался у ребят, ест ли он вообще что-нибудь. Оказалось, что ест, и весьма охотно, русская кухня ему нравится. Видимо, и сам ощущая неполноту своей комплекции, он каждый день, в любую погоду на ботдеке с гантелями, часа по два гремело на палубе железо. Но мышцы его упорно не хотели расти.
Сварщик выслушал Ярцева молча, продолжая заниматься своим делом. Пламя над горелкой было неразличимо. Сопло просто двигалось по металлу, а за ним оставался золотой, остывающий след.
Закончив шов, сварщик отложил горелку и, стянув с себя грубую асбестовую куртку, обнажил мощную, слегка заплывшую жиром мускулатуру.
— Слюшай, дорогой, зачем с этими кронштейнами пристаешь? А? Я обещал делать — буду делать. Двадцать дней, понимаешь, до промысла. Столько времени? Да?
Он родился где-то на юге и часто с большим старанием подделывался под грузина, хотя внешности был чисто славянской. Часто, но не всегда, а когда чувствовал за собой грех. Будто этот акцент мог его как-то оградить.
— Три дня назад с ведения главного механика вам был дан заказ. До сих пор работа не сделана, — сказал Ярцев.
Это «вы» и официальный тон несколько озадачили сварщика.
— Надо срочно — делаю срочно. Есть время — подожди. У меня что, начальника нет? Как дед скажет — так и будет. Так, Али? — обратился он за поддержкой.
Али пожал плечами и застенчиво улыбнулся.
Заниматься болтовней у Ярцева не было времени. С мостика, где он заменил дефектный датчик, Ярцев позвонил деду:
— Василий Кириллович, вентилятор стоит. Кронштейны на шланги до сих пор не сделаны. Вы же обещали…
— Как — не сделаны? — удивился дед. — Чем же он вчера занимался?
— Этого я не знаю, — с расстановкой ответил Ярцев, хотя видел, как сварщик вчера целый день мастерил штампы для моделей парусников.
— Я разберусь, — сказал дед. — Сейчас они пусть печь доделывают, а после обеда я вам обещаю. Вас это устроит?
— Ладно, — без энтузиазма согласился Ярцев.
К концу рабочего дня он едва успел развязаться со всеми появившимися от влажности неполадками. Когда он возвращался из рефотделения, у надстройки он снова увидел кастеляншу. Она крутила запор на железной двери, ведущей в ее владения, дергала колесо, трясла — дверь, закисшая от редкого пользования, не поддавалась. Она беспомощно опустила руки и даже с улыбкой вроде бы ожидала подходящего Ярцева.
«Шутишь, милая, — подумал Ярцев, разом вспомнив весь давешний разговор. — Я теперь ученый».
Не доходя до нее, Ярцев стал подниматься по трапу.
— Эй, — позвала она. — Эй, вы, помогите!
Ярцев сделал вид, что не замечает ее.
Внизу к ней подошел сварщик:
— Полина, ты что кричишь? Насилуют тебя, что ли?
— Ох, ты Иванушка, — мягко так и ласково пропела она.
— Ты что, не знаешь, что я Гриша, — обиженно произнес сварщик.
— Дурачок ты, поэтому Иванушка, — засмеялась она.