Портартурцы
Шрифт:
Прибежавшие артиллеристы и дежурные части прижимались к стенкам и прятались в ниши.
Несколько снарядов упало на дворик форта, ударившись о камни и бетон, они разорвались на тысячи мелких и больших кусков. Оглушающий треск заставил всех закрыть глаза и втянуть головы в плечи. До слуха Егорова донеслось несколько вскриков, кто-то невдалеке застонал.
— Всем, кроме часовых и артиллеристов, в казематы, — раздалась команда.
Канониры имели укрытие рядом с орудиями, и потому они остались на месте. Снаряды стали падать дальше. На форту вздохнули свободнее. Но
Вершина Большого Орлиного Гнезда курилась, как вулкан; морские орудия, стоявшие на ней, отвечали резкими выстрелами, похожими на чудовищный удар бичом. Около девяти часов Большое Орлиное Гнездо замолкло. Перестали четко отвечать врагу Малое Орлиное Гнездо и Заредутная батарея.
Егоров видел, как все вокруг него притихли. Орудийная стрельба мешала сосредоточиться и действовать так, как требовал устав службы. Капитан Резанов неожиданно появился среди артиллеристов и стрелков, отдавая тем и другим распоряжения. Он требовал неусыпного наблюдения за фронтом неприятеля:
— Не прозевайте передвижек врага. Наше дело бить по живым японцам, а не по их пушкам.
В клубах пыли и дыма, поднимавшихся кверху, солдаты иногда успевали рассмотреть только поблескивающие очки капитана. Когда Резанов с особой горячностью бросался в опасные места, стрелки хватали его за плечи и оттаскивали от бруствера.
— Куда вы, ваше скородие, сшибет.
Отчаянные выходки коменданта давали положительные результаты. Солдаты воочию убеждались в том, что смерть на войне — это дело случая.
Как ни старались стрелки уловить движение неприятельских колонн, им ничего не удалось заметить: пыль и дым все время накатывались на них. Снаряды шлепались перед бойницами, заставляя солдат спускаться на дно траншеи; свинцовые пули шрапнелей барабанили по оголившимся козырькам. С места хорошо был виден первый редут. На нем не осталось живого места. Оттуда уносили раненых и убитых.
Во время перебежки от бруствера к казарме Пестова ранило осколком снаряда. К Егорову послали Родионова. С сильно бьющимся сердцем уселся он в нишу и вопросительно взглянул на товарища.
— Ну, будем с тобой играть в прятки. Будь сторожким, не зевай. Сиди смирно… Жди… Сейчас долбанут большими.
Прошло несколько секунд, а может, целая вечность, — Родионов не помнит. Страшный треск оглушил его. Посыпались камни, где-то хлопнула доска. Из разорванных мешков посыпалась земля.
— Теперь опять жди. Другая музыка будет… Потоньше…
Родионов отупело смотрел на Егорова и не понимал ни слова. Он еще не пришел в себя от первого взрыва, как вдруг по всему фронту ударил свинцовый дождь.
— Пора, вставай!
Егоров схватил товарища за руку,
— Смотри вперед. Видишь — это все японские-пушки стреляют, а нам нужно смотреть за ихней пехотой, чтобы невзначай не навалилась. Там вот, немного впереди, наши редуты, но от них ничего, кажись, не осталось. Туда и вдарят косоглазые. Это будет первая ихняя ступенька. Айда обратно, а то сейчас опять тяжелые прилетят.
По форту били две батареи: одна — осадочных гаубиц, другая — полевых орудий. Стреляли они залпами через определенные промежутки времени. Форт, выждав, пока наступит удобный момент, бросал свои ответные снаряды в сторону неприятеля.
В этот день, шестого августа, выяснилось, что мы слабо подготовлены к отражению неприятельского артиллерийского огня. Все преимущества были на стороне японцев. Пушки скрывались в складках местности, а в случае обнаружения батарей орудия могли передвигаться. Японцы расходовали снаряды без оглядки на запасы.
В полдень наступило затишье. И тогда солдаты и офицеры второго форта узнали, что на Большом Орлином Гнезде убит командир батареи мичман Вильгельмс и подбиты обе пушки Кане. Не лучше было с пушками и на других батареях. На форту № 3 японцы подбили все орудия.
Наши считали потери в людях и орудиях, а японцы передвигали свои колонны все ближе и ближе, маскируясь в высоком гаоляне и оврагах. Всем было ясно, что дневная бомбардировка — это подготовка штурма. После двухчасового перерыва канонада возобновилась и продолжалась до восьми часов вечера.
Форт № 2 представлял собой печальное зрелище. За первый день бомбардировки выбыло из строя тридцать человек. Офицерам хотелось поделиться между собой впечатлениями, но беспокойный Резанов сразу же после ужина приказал заняться исправлением повреждений.
Стрелки работали охотно. Они быстро заделали бреши и восстановили укрытия от шрапнельного огня.
Всю ночь ждали штурма. Лучи прожекторов, прорезывая темноту, с большой тщательностью освещали подступы к нашим сторожевым охранениям. И ночью враг не молчал. На наши укрепления изредка залетали бомбы японских гаубиц. К рассвету напряжение защитников достигло крайней точки.
Забелел восток, побледнели звезды. Тьма с гор скатилась вниз, но и там держалась недолго. Потянуло прохладой.
— Сначала еще будет жестокий обстрел, — говорил, обегая форт, комендант Резанов. — Держитесь как можно осторожней: враг пристрелялся. Без команды не бегать по двору.
С первыми лучами зари на город и на все укрепленные точки восточного фронта беспрерывным дождем посыпались снаряды. Седьмого августа у врага действовали, вероятно, все пушки. На дворы укреплений, по дорогам падали мелкие острые снарядики величиною с морковь.
Второй форт пострадал очень значительно. Глядя на двор, весь издолбленный снарядами, солдаты невольно вспоминали слова Егорова о наковальне. В бруствере снова была пробита брешь. Снаряд, попавший в выход казармы, разорвался внутри. 23 человека убило, 20 ранило. Стрелки стремительно покидали казарму и, забыв осторожность, попадали в гущу осколков разрывавшихся бомб.