Портниха и Смерть

Мелихова Галка

– Тебе ещё повезло, - хмыкнула Изабелла, сладко жмурясь.
– Представь, что бы тут началось, если бы ты вышел на улицу со златовласой хюльдрой вроде моей Бирты!

– У-у! А что это на тебе нарисовано? Перья от феникса или инфузории туфельки?

– Ай, щекотно! Это, чтоб ты знал, древний восточный орнамент, называется "огурцы". Настоящая турецкая шаль, не какая-нибудь шотландская реплика!

– Но они совсем не похожи на огурцы, - возмутился Марчелло, распутывая завязки.
– Не бывает толстенных синих огурцов с красными семенами и острым загнутым кончиком!

–

Это турецкие огурцы, мало ли чем их тут поливают, - развела руками Изабелла и вышагнула из сарафана.

Замечтавшись, Изабелла не сразу заметила, что в садовую калитку кто-то барабанит, да ещё свистит, как на городском стадионе во время крупного матча. Она выбралась из мастерской на веранду и пошла открывать.

– Привет, тётя Изабо!
– долговязый чернявый подросток отсалютовал ей складной удочкой.

– Какая я тебе тётя, Леу?
– Изабелла упёрла руки в бока и выпятила грудь.
– Я тебя старше от силы лет на десять, а ты скоро будешь с меня ростом!

– Извини, красотка, на дядю ты никак не похожа, - заулыбался Леу.
– Верно, Масиме?

– Совсем непохожа, - согласился его приятель, у которого белобрысый "ёжик" на смуглой голове казался шапочкой для плавания.- Уж точно не на моего!

– Ох, и наглецы!
– восхитилась Изабелла.
– Выкладывайте, с чем пожаловали.

– Мы шли на лодочную станцию купаться и рыбачить, - начал Леу.
– Махнули через забор, чтобы дорогу срезать, и тут у Масиме шорты лопнули на...

– На самом интересном месте, - поспешно вставил Масиме.
– Девки увидят - засмеют, а переодеться не во что.

– Ясно. Заходите, я посмотрю, что можно сделать.

Масиме не двинулся с места.

– Он стесняется, - сказал Леу.

– Да брось, Масиме, плавки-то на тебе есть?

– Он не поэтому. Ты ему с пятого класса нравишься.

– Леу, заткнись!
– рявкнул Масиме.

– Не кипятись, ты не виноват, что у тебя хороший вкус, - успокоила его Изабелла.
– Обвяжись полотенцем или за кусты зайди, я отвернусь.

Масиме последовал обоим советам и через минуту вылез из кустов с полотенцем на бёдрах и шортами в руках.

– Что скажете, доктор?
– спросил Леу.

Изабелла вывернула шорты наизнанку и внимательно осмотрела.

– Пациента спасёт несложная операция. Ткань цела, разошёлся шаговый шов, только и всего. Я его сейчас прошью специальной джинсовой строчкой, такую захочешь - не вдруг распорешь. Подождите здесь минут пятнадцать.

– Спасибо, тётя Изабо!
– отозвался Масиме, придерживая полотенце, словно оно собиралось улететь.
– Хочешь, мы за это добудем тебе пару карпов на ужин?

Изабелла склонила голову набок, раздумывая.

– Марчелло сегодня вернётся поздно, а мне лень с рыбой возиться. Лучше соберите нектарины с этих двух деревьев вон в то синее ведро.

– Надо бы сначала пробу снять, вдруг они ещё неспелые?
– засомневался Леу.

– Снимайте, что с вами поделать, - рассмеялась хозяйка.

Оставшись одна, Изабелла разместилась на веранде

с полной корзинкой цветных лоскутков и заготовкой детского одеяльца. Она задумала его пёстрым, как покрывало на бабушкиной кровати, и весёлым, как занавес в кукольном театре. Но едва мозаика из разноцветных кусочков начала сходиться, как в калитку постучали.

За дверью, приплясывая от нетерпения, стояла Моника. Белокурая от природы, стриженая под раннего Дэвида Боуи, она умудрялась быть одновременно кругленькой и стройной. Костюмы-тройки и платья-футляры нагоняли на неё тоску, зато ей к лицу было всё, что облегало, обнажало, просвечивало, ниспадало или развевалось на ветру. Вот и сейчас полы приличной белой рубашки были завязаны узлом на талии, открывая загорелый животик.

– Здравствуй, Виноградина! Я принесла тебе лучшую розу с Розового фестиваля, - сказала Моника и выхватила из-за спины бутылку игристого.

– Только не говори, что молния разошлась в самый ответственный момент, - заволновалась Изабелла.

– Что ты, не юбка, а мечта!
– Моника закружилась на месте, и вокруг её ног распустился колокол бирюзового шифона с хороводом морских коньков по краю.
– Хочу тебе сказать, нарядов, в которых удобно тискать виолончель, на свете немного. Мои любимые джинсы-клёш от бедра даже для "Манго Фанго" слишком хипповые, вечерние платья...

– Хипповые недостаточно?

– Вот да! Знаешь, эти вульгарные разрезы по самое не балуйся а-ля Джессика Рэббит. Когда сидишь, подол подметает сцену, а из зала кажется, что ниже пояса ты голая, и слушатели все как один превращаются в зрителей. Твоё же миди и-де-аль-но! Носишься по сцене - танцует, играешь - спокойно лежит на стуле, ни за что не цепляется, не задирается, не мнётся и к ногам не липнет. Спасибо тебе вот такущее!

С этими словами Моника сунула бутылку Изабелле в руки и расцеловала её в обе щеки.

Искать фужеры было лень, поэтому они взяли пивные кружки, помыли десяток нектаринов на закуску и устроились на подоконнике мастерской. Изабелла опустила ноги в комнату, на стол у окна, а Моника свесила наружу и принялась болтать в воздухе босыми пятками.

– Виноградина, почему ты не спросишь меня, как мы отстрелялись нотами?

– Да, извини. Как вы отстрелялись нотами?

– О, сегодня мы были великолепны! Давали "Хорошее, забытое, старое" с викториной и призами. Правда, слажали, два раза подряд сыграв интермедию к "Семи Морям Рая", зато синхронно, представляешь? У нас это называется "дружно втупить". Публика на площади решила, что так и надо, нас трижды вызвали на "бис".

– Поздравляю! Мастерство не пропьёшь, так выпьем же за мастерство, - предложила Изабелла.
– Откроешь бутылку?

– Давай сюда, - Моника ловкими музыкальными пальцами сорвала с горлышка фольгу и размотала проволоку.
– А теперь пригнись!

– Только пробку далеко не выстреливай, - спохватилась Изабелла.
– Я из неё игольницу сделаю или ручку для шила.

Пробка тихонько хлопнула и осталась у Моники в руке, над горлышком нехотя поднялась шапка земляничной пены, чтобы тут же осесть.