Портрет Лукреции
Шрифт:
Они гуляют по нижнему двору, вокруг орешника, чьи ветви колышутся под тенью крыши. Мулица ступает в неспешном ритме, высоко приподнимает копыта с грацией танцовщицы. Лукреция крепко держит поводья и выпрямляется: приятно качаться в такт шагам животного. Она гладит белую бархатистую гриву, наклоняется посмотреть, как бледные копыта осторожно притаптывают землю.
Альфонсо ведет ее в одну сторону, затем в другую. Завидев их, Леонелло и эмиссар тотчас умолкают. Когда Лукреция проезжает мимо под скрип тисненого седла и звон колокольчиков, эмиссар отвешивает ей низкий поклон. Альфонсо объясняет, что мулицу будут содержать в конюшне для лошадей, так как их успокаивает присутствие мулов; Лукреция может кататься, когда захочет.
Лукреция
Они беседуют, как любые супруги. Он хвалит ее умение держаться в седле, она объясняет, что конюхи по приказу отца учили ее ездить на пони — то была часть обучения всех герцогских детей. Одобрительно кивая, Альфонсо обещает также обучать своих детей верховой езде с ранних лет. Лукреция краснеет; Альфонсо, заметив ее смущение, добавляет: мулица отлично ей подойдет, когда она будет в положении. Конечно, он не позволит ей кататься на лошади, рисковать жизнью наследника — да и какой муж в здравом уме решился бы на такое? А вот езда на муле — весьма полезное упражнение, легкое и спокойное, подводит итог Альфонсо, гладя свой подарок по гриве.
Взгляд Лукреции цепляется за пятно чернил на запястье мужа и еще за одно, на указательном пальце. Она старается не думать о наследниках, уроках верховой езды и о животном, которое купили специально для ее будущих беременностей. Альфонсо просовывает палец под ремешок уздечки — наверное, смотрит, не натирает ли.
Он волнуется, удобно ли животному, и в то же время грозит сестрам и матери заточением и поркой. Как такое возможно?..
Узнать бы, какие у него заботы, правда ли мать не подчиняется его приказам и хочет уехать во Францию вопреки запрету, как он ее остановит, действительно ли его сестры уедут со двора и поклянутся в верности другому государству. Осмелься Лукреция дать мужу совет, она сказала бы: «Попросите мать остаться дома. Скажите, что будете скучать без нее и без сестер. Попробуйте нежность вместо приказов». Если они нарушат волю Альфонсо и уедут со двора, скандала не миновать: ее отец и его советники много раз насмехались над мужчинами, неспособными уследить за членами семьи. Как распоряжаться провинцией, если и женщин поставить на место не можешь? Такая слабость дорого обходится, ибо враги бдительны и замечают каждый промах. Так говорил отец. Хочешь понять мужчину — узнай, как он решает семейные неурядицы, часто повторяла мать, София и придворные, причем не без гордости: отец Лукреции не сносил предательства и мятежа ни при дворе, ни в провинции. Наверняка и Альфонсо таков.
Как он поступит? Как удержит мать и сестер от отъезда? Неужто свои приказы он считает выше воли Папы?.. Вопросы так и рвутся наружу, вот-вот вылетят, причем не важно, в каком порядке.
— Совсем скоро, — продолжает Альфонсо, ведя мулицу от лоджии к открытым воротам, — начнется работа над вашим портретом. Эскизы и так далее.
Почему он так удивительно собран, так невозмутим?
— М-м-м, — только и произносит она, размышляя об инакомыслии при дворе и сестрах Альфонсо.
— Вы недовольны?
— Довольна! — поспешно заверяет Лукреция. — Очень довольна.
— Мне казалось, вам будет приятно, — немного огорчился он.
— Конечно! Простите мою рассеянность. Я задумалась… кое о чем. О портрете. Хотелось бы… поскорее его увидеть.
— Я знаю, вы увлечены живописью, поэтому…
— О да, — соглашается она, хотя увлекаться — это одно, а часами позировать художнику — совсем другое. Впрочем, она удерживается от замечания. — Вы правы.
— Я решил начать с простого супружеского портрета. Конечно, в свое время появятся и другие, на них вы будете с детьми. Я уже выбрал знакомого художника, он расписывал многие комнаты в castello. К тому же обучался у величайшего из мастеров,
Альфонсо говорит и говорит, но Лукреция уже не слушает: ее внимание привлекают голуби, что ходят по крыше и, забавно наклоняя голову, воркуют одну и ту же мелодию из пяти нот. Крошечные насекомые собираются в стайки над кроной орешника, будто обсуждают какой-то важный вопрос и никак не могут прийти к согласию. Мулица отводит мягкие треугольники ушей то назад, к Лукреции, то вперед к Альфонсо, то обратно к Лукреции, словно прислушивается к их разговору и не понимает, что же происходит между супругами. Вдалеке стоит Леонелло; в отличие от Альфонсо, он поглощен делами: приказывает слугам уложить в седельную сумку одежду, бумаги, тканевые мешки; его нога в гибком кожаном сапоге беспокойно постукивает по утоптанной земле двора, жилы на шее напряжены.
Лукреция наблюдает со спины своего редкого белого мула, как мальчик-слуга с открытым детским личиком спотыкается о низенькую каменную ступеньку и падает вместе с поклажей. Сундучки и мешочки валятся из его худеньких рук. Бумаги и сургучные печати рассыпаются по иссохшей земле. Мальчик встает на колени и поспешно собирает вещи, стряхивая с них грязь. Старший слуга — секретарь герцога — громко бранит его и дает подзатыльник. Бедный мальчик! Наверное, эти бумаги очень важны. Интересно, зол ли Альфонсо?.. Тут Леонелло Бальдассаре не глядя поднимает мальчика за воротник и бьет его лицом о твердую деревянную крышку упавшего сундука — один раз, другой, третий.
Ясный день тотчас мрачнеет, будто солнце спряталось за тучи; звуки жестокого наказания, ударов мягкого о твердое, отдаются эхом по всему двору, отскакивают от каменных плит, стен, изумленных лиц остальных слуг. Звук такой, будто на пол вновь и вновь падает кочан капусты.
Лукреция привстает в сиденье, упершись ногой в стремена, и тянет руку к мальчику.
— Ради бога! — срывается с ее губ. — Довольно! Хватит!
Бальдассаре не спеша поворачивается к ней. Его лицо неподвижно, глаза тусклые, как два камешка. Мальчик до сих пор висит в воздухе, поднятый безжалостной рукой, — окровавленная, пищащая от страха марионетка. Конечно, Альфонсо этого не потерпит, он прикажет Леонелло отпустить мальчика.
В действительности же Бальдассаре, не спуская глаз с Лукреции, напоследок еще раз бьет мальчика лбом о сундук, потом швыряет ребенка наземь, берет у секретаря платок и вытирает пальцы. Несколько слуг бросаются к мальчику и уносят несчастного с глаз долой.
Альфонсо ничего не делает. Альфонсо ничего не говорит. По Альфонсо и не скажешь, что он видел нечто предосудительное. Альфонсо ведет мулицу по террасе к концу двора и дальше, к тропинке в сад.
Лукрецию потряхивает, дрожащие руки едва не роняют узду. Что делать, что сказать? Она никогда не видела ничего подобного. Конечно, дома слуг тоже наказывали — и родители, и другие знатные придворные, но чтобы так… Могли прикрикнуть, самое большое — дать легкую затрещину, и все. К подобной жестокости Лукрецию не готовили.
— Альфонсо, — начинает она, когда они с мужем остаются наедине. Судя по непреклонному виду, первым заговаривать он не намерен. — Вам не кажется, что это… чересчур? Бедный ребенок ни в чем не виноват, все же видели. Вы могли бы поговорить с Леонелло, объяснить ему…
Резко натянув вожжи, Альфонсо останавливает мула и с улыбкой рассматривает Лукрецию. Та отвечает ему недоуменным взглядом. Как можно улыбаться после случившегося? Чем он объяснит поведение Леонелло? Если ей и казалось, что она получше узнала мужа, что немного приблизилась к нему, то теперь это чувство испарилось без следа. Перед ней стоит незнакомец, совсем чужой человек. Он не соглашается с ней, не говорит: да, Бальдассаре слишком сурово наказал слугу, мальчик не заслужил такой жестокости. Нет, Альфонсо лишь поглаживает Лукрецию по щеке чуть согнутыми пальцами.