Портрет Лукреции
Шрифт:
Иногда ей хочется спросить Альфонсо прямо посреди их ночных сношений, когда он вертит ею то так, то эдак, будто решает загадку или приглядывается к участку земли, который нужно завоевать, когда он уже готов излиться в нее, когда прижимается к ней, словно тонет или задыхается в жаркой духоте спальни, а Лукреция — его последняя надежда на превращение в морское существо. Ее подмывает шепнуть в раковину его уха: а если я не выживу? А если роды меня убьют? Об этом ты думал?
Если он и слышит ее тихие вопросы, то никогда не удостаивает их ответом.
На вилле полдень, Лукреция ходит по комнате, перекладывает
45
Зимарра — плотная верхняя одежда из шелка или бархата с меховым воротником.
Лукреция любуется нарядным садом, математически точными углами живой изгороди, подметенными дорожками. А за ними раскинулся густой лес, где охотится Альфонсо, еще дальше — равнина, а совсем в отдалении — горы. За горами идет Флоренция, ее семья, родное палаццо, но она не станет думать о родных, представлять их всех вместе без нее.
Лучше уж рассмотреть отражение в оконном стекле. На нее смотрит цветущая незнакомка с блестящими глазами и розовыми щечками. Синие полумесяцы под глазами исчезли, а с ними — усталость и настороженность на лице. Лукреция никогда не считала себя красавицей вроде Изабеллы или Марии. Она похожа на обеих сестер: те же томные веки, та же точеная верхняя губка, только черты сестер всегда казались правильнее. Различие тонкое, однако оно есть: глаза у нее глубоко посаженные, щеки худее, подбородок острее. Во всем ее облике — тревога, задумчивость, и даже в спокойные минуты с лица не сходит тень озабоченности. А вот девушка в отражении вполне привлекательна. Даже красива.
Лукреция поворачивается в разные стороны. Откуда эта чудесная перемена? Кожа утратила восковую бледность, и мама уже не сможет ущипнуть за щеку и назвать маленькой затворницей.
В голове стрелой мелькает тревожная догадка. Нет, не может быть! Лукреция прижимает ладони к животу. А вдруг?.. Но в этом положении женщины теряют красоту, а не наоборот.
Она ощупывает упругий живот, гадает, изменился он или нет?..
Вдруг — стук в дверь.
Вздрогнув, Лукреция отнимает руки от живота. Альфонсо? Уже вернулся?..
Вряд ли. Еще рано, у него много работы, писем, документов.
Кашлянув, она скрещивает руки перед собой. Нет, быстро прячет за спину. Нет, ставит в бока.
— Заходите!
Дверь открывается, и в комнату почти врывается Эмилия. Лукреция с облегчением выдыхает при виде камеристки.
— Мадам, с вашего позволения… — начинает
— Хорошо. Спасибо, Эмилия. Давай приступим.
Эмилия кивает, берет льняное полотенце и растирает кожу Лукреции. Потом, нагрев в руке бутылек фиалкового масла, втирает его в ноги, грудь и спину госпожи. Лукреция молча терпит процедуры; поднимает руку, поворачивает запястье, сгибает ноги в коленях, поворачивает шею то в одну сторону, то в другую. Этот ритуал всегда напоминает ей о матери: в конце концов, она его и придумала, составила строгий порядок действий, велела обучить ему всех служанок в палаццо, чтобы дочери всегда представали в лучшем свете.
Лукреция вздыхает. И она, и Эмилия знают, что после фиалкового масла последует мытье ног, чистка ногтей, протирание цветочной водой, расчесывание волос. Уход за собой ужасно утомителен, напоминает однообразные заботы садовника, что пропалывает клумбы и подстригает живую изгородь. К чему им с Эмилией этот ежедневный ритуал? Какая разница, соблюдать его или нет? Ее вдруг осеняет: необязательно терпеть, если не хочется! Никто ведь не проверит, не отметит зорким взглядом.
Догадка наполняет ее, живительная вода цветов, и поднимается по ногам до самого пояса. Потрясающее открытие! Она ничуть не удивится, если оглядит себя и увидит совсем другого человека.
— Оставь. — Лукреция отнимает руку.
— Но… — удивляется Эмилия, застыв с палочкой из орешника в руках — ею камеристка собиралась отодвинуть кутикулу госпожи. — Меня учили…
— Просто займись волосами, пожалуйста.
Эмилия нерешительно кладет палочку и тянется к флакону с цветочной водой.
— А ее?..
— Только волосы.
Лукреция сидит на стуле, гордо выпрямив спину; кровь стучит в висках.
— И не надевай scuffia [46] . Сегодня слишком жарко. Заплети волосы в косу, только не туго, и не закалывай, пусть лежат на спине.
46
Сетка для волос.
Эмилия открывает было рот, но решает смолчать. Берет щетку и гребни, разделяет волосы на пряди.
— Женщинам разрешено не покрывать голову в первый год замужества. — Лукреция поднимает подбородок и с вызовом глядит на собственное отражение: дескать, попробуй поспорь.
— Да, мадам.
— Так мне сказал герцог. Феррарский обычай.
— Да, мадам.
— Мы уже не во Флоренции.
— Верно, мадам.
Они встречаются взглядами в зеркале; Эмилия едва удерживается от улыбки, и Лукреция прыскает.
— Уж не знаю, что скажет ваша матушка, — невнятно мычит Эмилия с полным ртом шпилек.
— Ее здесь нет.
— Тоже верно.
Лукреция наблюдает за собой и Эмилией в зеркале.
— У нас похожие волосы, не находишь?
Эмилия пожимает плечами.
— У вашей светлости волосы рыжее и красивее. И намного длиннее. Мой отец был солдатом из Швейцарии, мама сказала, волосами я пошла в него.
— Хороший был человек?
— Я его не знала, мадам.
Лукреция вспоминает швейцарских стражников — рослых, широкоплечих мужчин с голубыми глазами — и их казармы в подвале палаццо.