Портрет моего мужа
Шрифт:
Море отпрянуло, закружилось, завертелось, поднялось тонким полупрозрачным столпом. Казалось, тот уходил в самое небо, того и гляди до солнца доберется. Но нет, столп задрожал и рассыпался льдистыми брызгами.
Соленые.
Почти как слезы.
Очередное заседание состоялось той же осенью. И я сидела, разглядывая бесстрастное, кажущееся равнодушным лицо своего старшего брата, которого все еще не привыкла считать родным. Отец был слишком слаб, чтобы позволить ему покинуть остров. А вот Корн…
Его законники
И дело затянулось.
На месяц.
И полгода… год… я выписала доверенность, и теперь являлась лишь тогда, когда требовалось мое присутствие, впрочем, и тогда я молчала, позволяя за себя говорить мастеру Кьярди. А он отличался удивительным красноречием.
Впрочем, как и законник моего супруга.
И они говорили, говорили…
Подремывали судьи.
И даже газеты устали от затянувшегося этого скандала.
В разводе мне вновь отказано. Равно как и моему дорогому надоевшему супругу в возвращении законной жены, ныне пребывающей под опекой любящих родичей.
Мне определено содержание, правда, в размере тридцати крон, что даже меньше обычной студенческой стипендии, но…
Мар потребовал мои записи.
Дневники вдруг сгорели. В домашней лаборатории произошел несчастный случай.
Мар запретил мне работу в лаборатории, заботясь исключительно о моей безопасности.
В газетах появилась статья о некоторых странных привычках древних семей, явно идущих в разрез с законом…
Мар предложил мировое соглашение.
И работу.
И… я подумывала согласиться. Я всерьез подумывала согласиться. Я ночь просидела над этим проклятым соглашением, вчитываясь в каждую букву, давясь слезами и понимая, что другого варианта нет и не будет. Он… он купил меня за те самые ландыши и надежду на счастье.
Он… не отпустит меня.
Ни сейчас. Ни через десять лет. Ни через двадцать…
Он дал мне шанс, а если откажусь, то суды продолжатся, а пока они идут, мне остается сидеть на острове и… что?
Мешаться под ногами одного брата?
Испытывать терпение другого?
Задвинуть ящик с треклятым инструментом под кровать, взамен приобрести коклюшки и пару мотков шелковых нитей? И отправлять вывязанные салфетки Мару? Это… по меньшей мере глупо. Правда в том, что работать нормально мне не позволят. Но и согласиться, признавая поражение, я не могу.
Вот не могу — и все тут.
Пусть и упрямство это глупо… Мар теперь душу положит, чтобы мне было хорошо на этих вот заводах… лаборатория будет… условия… все, чего пожелаю, в разумных пределах, само собой. Так какого я сижу и…
Я могу выдвинуть встречные условия.
Мы поторгуемся, а потом…
Невеселый выбор.
— Подписала? — поинтересовался утром Корн, который взял на себя труд сопровождать меня. И не скажу, что между нами вдруг возникла глубокая привязанность. Скорее… он полагал себя ответственным за мои неудачи, а я… мне нужен был кто-то, за кого можно спрятаться.
— Нет, — выглядела я, надо сказать, препогано. И зеркала в гостинице «Зеленый
— Молодец.
Корн подал руку.
— Почему?
— Потому что, если он предлагает мир, то тоже устал от войны.
Логично. Но устала и я… я не хочу больше воевать. Не хочу рассказывать судье в сто двадцатый раз историю нелепой моей жизни, не хочу отвечать на вопросы законников, в каждом выискивая подвох…
Выполняла ли я супружеские обязанности должным образом?
И не могло ли получиться так, что недостаточное мое старание вынудило супруга искать…
Была ли я внимательна.
Проявляла ли я интерес к делам новой моей семьи и хозяйству?
И не сама ли во всем виновата?
Виновата.
В наивности и в глупости, а еще в надежде, что с людьми можно договориться.
— Все будет хорошо, — Корн потянул меня за прядку волос. — Просто… помни, что если долго сидеть на берегу моря, оно сделает тебе подарок.
— Я… не уверена.
Мне хотелось плакать.
За прошедший год я сильно похудела, обзавелась бессонницей, с которой не справлялись и темные травяные капли, и дурной привычкой плакать по любому мало-мальски значимому поводу.
Я шмыгнула носом.
И стиснула в руке платок. Не буду… вот не буду и все…
— Он не даст мне работать. — Я не отстранилась, когда Корн меня обнял. От брата пахло дорогой туалетной водой, но еще и морем. Запах этот, бывший частью его, успокаивал. — А я не хочу… остаток жизни… с коклюшками… я не хочу…
— Не хочешь? Не надо.
Корн осторожно провел рукой по волосам.
— Всегда найдется… альтернативный вариант. Если нельзя работать законно, то стоит найти тех, кому работа важнее закона. В конце концов, ты нашего рода, а Леонасы всегда дер жались своих интересов.
ГЛАВА 5
Некогда прекрасная Эйра, охотясь на морских кобылиц, так увлеклась погоней, что не заметила, как с шеи ее белоснежной соскользнуло драгоценное ожерелье из зеленых камней. Рухнуло оно с небесной высоты в море и разбилось, рассыпалось полусотней островов, которые позже и стали землей Эйерин.
Поговаривают, что и сам король не знает всех земель.
Ложь, конечно. Впрочем, островов и вправду было много, а стало быть, хватало места и эйтам, и людям обыкновенным, и вольным сала, которые упрямо держались за древние права и привилегии, предпочитая, как сотни лет назад, кормиться морем, но не идти под руку закона.
Ольс был невелик, за день на лодке обогнуть можно. Он прятался в скалах, что поднимались и с севера, и с юга, и с запада, что характерно, тоже. На востоке же имелся узкий проход, по которому могла пройти плоскодонка, да и та в удачные дни, а они зимой приключались не так уж часто.