Портрет с одной неизвестной
Шрифт:
– Нет там никакой подписи.
– А что такое НХ? – спросила Мила.
– Это значит – неизвестный художник. Что мне давно известно, – вздохнув, протянула Лизавета. – У деда с бабкой картина долго висела у печки, поэтому ее правый нижний угол пострадал. Ни подписи, ни буквы, ни крючка – ничего не осталось.
– Ну, если вы закончили, можно, я продолжу? – вновь напомнил о себе копиист. Он уже пришел в себя и обрел прежнюю спокойную манеру говорить. – Так вот, художник, чье имя нельзя произносить, долгое время жил за границей.
– В Италии, – не преминул вставить Вадим.
– Не
– У него есть такая работа, «Турчанка», если не ошиба… – подал голос Вадим, но Милица сразу на него цыкнула.
– В письме говорится, что заказчице идея очень понравилась и она немедленно распорядилась натащить в его мастерскую целый воз всякого восточного барахла. Из чего он, дескать, выбрал кальян тонкой работы, пару подушек с затейливым рисунком и что-то еще…
– Чувствую себя как на лекции в Пушкинском, – не унимался Вадим, привыкший больше говорить, чем слушать.
– Да хватит вам, – строго остановила его Милица. – Не хотите – не верьте. А мне лично очень интересно.
– Но помилуйте, господа, нельзя же быть такими наивными… – протянул Некрасов.
– Позвольте, я все-таки закончу. Главное, он упоминает в письме об одной детали, и ее трудно с чем-то перепутать: дама, оформив себя согласно их концепции, несколько переборщила. И художнику стоило большого труда заставить ее отказаться от лишней атрибутики. Единственное, по его словам, с чем она ни за какие коврижки не хотела расстаться, – это смарагдовое ожерелье в виде переплетающихся змеек.
– Боже мой, так вот же оно, – воскликнул кто-то из присутствующих. Собравшиеся загудели.
– Столпились все в спальне, чего в саду не сидится. – С этими словами в комнату вошла Сима, но ее перебили.
– Послушайте! Так если это и вправду Брюллов, значит, его можно продать и разбогатеть! – сказала Милица.
– Очень даже возможно.
– А сколько картина может стоить?
– До фига! – воскликнул Вадим.
– Сейчас сказать сложно, – осторожно ответил Павел.
– Ну хотя бы приблизительно. – настаивала Лиза.
– Сначала надо сделать экспертизу. Получить, как говорится, атрибуцию, – теперь Вадим счел возможным дать разъяснения. –
– Ну а все-таки, – не унималась Лиза.
– Рискну предположить, что речь идет о сотнях тысяч долларов, хотя цен я не знаю. Вполне вероятно, что сумма может превысить и миллион, – подумав, ответил Павел.
В комнате воцарилась тишина. На улице залаяла собака. Где-то далеко застучали колеса электрички.
– Да-а-а, Лизок. Вот так тетка! – протянул Леонид. – А помнишь, как мы ее в детстве боялись!
– Лизка, так это же здорово! Целое состояние, подумать только, ты теперь станешь богатой невестой, – взвизгнула Милка.
– Однако нигилизм Вадима в определенном смысле оправдан. Атрибуцией, о которой он упомянул, вопрос не исчерпывается. Это далеко не все. Когда речь идет о художнике такого масштаба, заявленное произведение должно иметь обстоятельнейший «провенанс» – как, когда, у кого, при каких обстоятельствах картина была куплена, кто был ее владельцем раньше. Это в своем роде биография от дня создания и до настоящего момента. Вы, Лиза, упомянули, что ваш дедушка купил ее вместе с домом. Правильно?
– Да. Еще до войны. Если не ошибаюсь, в 39-м году.
– Это уже хорошо. То есть более шестидесяти лет картина находилась в одних руках и владельца не меняла.
И тут поднялась невообразимая кутерьма. Все заговорили одновременно. Ленька приволок из кухни бокалы и шампанское. Пришла кошка Марта. Любиш запел что-то заздравное сербское. Сима сообщила, что будет немедленно звонить Ольге Васильевне, а то ее дочь с гостями, чего доброго, всю обстановку из дома распродаст. «Николай II» предложил тост, который никто не услышал. Даже Павел, сохранявший прежде серьезность, разулыбался. В Лизиной голове поднялся невообразимый ураган, мысли носились одна за другой, вернее не мысли, а какие-то обрывки-недодумыши. Ей никак не удавалось сосредоточиться. Она даже испугалась, что в суматохе забудет сделать что-то очень и очень важное.
17. Суета
Валентиновка, август 20… г., китайская тушь/бумага
С утра накрапывал дождь. Сад дышал свежестью. Лужайки вокруг дома пестрели яблоками. Под окном орал соседский кот, давнишний Мартин ухажер.
Милица, всегда суровая с утра, засобиралась первая и, затолкав в машину еще мутного Любиша, уехала. «Николай II», спавший на втором этаже, признаков жизни пока не подавал. Павел пил кофе и тревожно поглядывал на часы.
– Я надеюсь, вы-то хоть не собираетесь сейчас уезжать? – прервав молчание, спросила Лиза.
– Мы вроде бы перешли на «ты»?
– Ой, да, прости, – ей сразу вспомнились вчерашние ночные бдения с танцами и шампанским на брудершафт. – Просто у меня в голове полная каша. Вам-то что, вы все разъедетесь… а я? Что же мне теперь с этим делать? Куда бежать? И вообще, хорошо это или не очень?
– Да, конечно, хорошо.
– А что мне делать?
– Это зависит от тебя, как сама решишь – оставлять картину или продавать.
– Наверное, продавать… деньжищи-то сумасшедшие, если все действительно так, как ты говоришь…