Портрет в черепаховой раме. Книга 1. Покинутая дама
Шрифт:
– Будешь переживать в разлуке?
– В разлуке? – удивился князь. – С кем?
– Со мной! Уезжаю.
– Куда?
– В Дерпт на ярмарку. По просьбе Её Величества.
– Счастливо тебе доехать! Буду очень скучать, дожидаясь, – сказал Голицын, ещё раз чмокнул жену и удалился.
Княгиня дождалась, когда затихнут его шаги и позвонила в колокольчик. Тотчас появился Панкратий Быков.
– Собирайся! – распорядилась Голицына. – В Дерпт по мчишься. И глаз там с него не спускай! До самого моего приезда.
– Слушаюсь, –
Пациент лейб-медика
Вечером того же дня Иван Самойлович Роджерсон вошёл в апартаменты, которые занимал двадцатидвухлетний фаворит государыни Екатерины Александр Дмитриевич Ланской, и спросил:
– How are you? – и сразу же повторил по-русски. – Как чувствуем себя, господин Александр?
Тот ответил:
– Силы потихоньку возвращаются.
– Это неплохо! – сказал лейб-медик. – Даже, пожалуй, очень хорошо! Выходит, raspberry помогает.
– А нет ли средства посильней малины?
– Княгиня Голицына рекомендует ещё хрен с горчицей употреблять. Во время обеда.
– Попробую! Хотя я и так люблю эти приправы. Но не думаю, что они могут мне помочь.
– Княгиня просто так ничего не посоветует.
– Попробую! – с надеждой воскликнул Ланской. – Принеси!
На следующий день
Придворный звонарь Кузьма Немов сказал негромко:
– Хватит спать! Пора вставать!
Затем перекрестился и семь раз пробил в колокол, возвещая о том, что уже 7 часов утра.
В пустом тёмном коридоре Зимнего дворца появилась заспанная Марья Перекусихина.
Происходила Марья Саввишна из семьи рязанских дворян. В юном возрасте перебралась в северную столицу и поступила на службу к великой княгине Екатерине Алексеевне, став одной из её комнатных девушек. Всех их на немецкий манер звали юнгферами. После переворота 1762 года, провозгласившего Екатерину самодержавной правительницей России, Марья Перекусихина оказалась в числе ближайших наперсниц государыни. Но при этом продолжала именоваться горничной царицы или – на всё тот же немецкий манер – камер-юнгферой или первой камер-фрау.
Подойдя к покоям императрицы, Марья Саввишна решительно отворила дверь и вошла в спальню. Екатерина уже проснулась, но всё ещё лежала в постели.
– Доброе утро, Катерина Лексевна! – негромко произнесла Перекусихина.
Государыня молчала.
– Доброе утро! – чуть громче повторила Марья.
– Здравствуй, Саввишна! – еле слышно ответила Екатерина. – Сон странный мне приснился. Разобраться хочу!
– Что за сон?
– Будто бы монумент ожил.
– Как это?
– Конь заржал, Пётр стеганул его, конь спрыгнул с гром-камня и поскакал. По Гороховой улице. А Пётр кричал на ходу, что до армии Суворова доскачет и поведёт её на Анапу.
– Что за Анапа такая?
– Крепость на Чёрном море. Турки её строят.
– Ну
– Роджерсон по утрам полежать советует, – сказала Екатерина. – И Сашенька к тому же болен.
– Александр Дмитрич скоро поправится, Роджерсон крепко за него взялся! К тому же небо вон – всё в звёздах, луна светит, и солнышко скоро взойдёт! Что может быть прекраснее? Вставайте, Катерина Лексевна! Умоетесь, кофею попьёте, а там…
– Что? – спросила императрица.
– Жизнь продолжится, всё живое проснётся, увидит на небе светило ясное, возрадуется и возликует!
– И что?
– А то, что живым положено быть весёлым! И всех вокруг себя веселить!
– Ты права, Саввишна! – ответила Екатерина. – Надо быть весёлой. Только это помогает нам всё превозмочь и перенести. Весёлость и для здоровья полезна! Но как сон этот непонятный из головы прогнать?
– А что в нём непонятного? – спросила Марья.
– Что монумент открываем, народ на площади собрался, все моего сигнала ждут. А я его дать не могу, потому что змея нет, не отлит ещё. Кого император копытом конским давить будет? На кого монументу опираться? Опрокинется ведь!
– И опрокинулся?
– Нет.
– Почему?
– Поскакал потому что. И Пётр на Анапу не зря войска вести собрался! Что-то мне хотел передать. Но проснулась я.
– И правильно сделали! Сны непонятные прерывать просто необходимо! – сказала Марья и громко крикнула. – Зи-и-инка! Хватит дрыхнуть!
Дверь, скрипнув, отворилась, и горничная Зинаида внесла в спальню кувшин с тёплой водой и миску со льдом.
– Эх, Саввишна! – произнесла Екатерина, вставая. – Что б я без тебя делала?
– Слушались бы своего Роджерсона и лежали бы в тоске да унынии! До тех пор, пока на горшок не приспичит!
Императрица улыбнулась, взяла у горничной кувшин, прополоскала тёплой водой рот, натёрла льдом лицо и, накинув шлафрок, потянула носом:
– Запах-то, запах какой!
– Вот вам и первая радость! – тут же заметила Перекусихина. – То ли после кофея будет!
Горничная удалилась, а Екатерина потянулась к корзинке, что стояла рядом с кроватью. Там на розовой подушке, обшитой кружевами, спали её любимые собачки – английские левретки. Четырнадцать лет назад пару этих симпатичных пёсиков привёз в Россию доктор Томас Димсдейл, выписанный из Англии для прививки государыне оспы.
Собачки проснулись и весело затявкали.
– Вот и вторая радость! – обрадовалась Марья Саввишна, открывая дверь в соседнюю комнату, где на столе уже стояли кофейник с крепчайшим кофе, чашка со сливками, сухари, гренки, ватрушки и пончики.