Портреты без рамок
Шрифт:
Глава 6
Из воспоминаний Н. С. Хрущева (магнитофонные записи): «Я слышал и от Сталина, и от Молотова являвшегося тогда министром иностранных дел что Розенберги оказали очень важную помощь в ускорении создания нашей атомной бомбы… «
Такое время приходит, настает рано или поздно, в той или иной стране, сейчас и давным-давно (и кто знает, может, так случится и в будущем) в этом мире или-того не ведаем даже в другом (в чем то вероятно, параллельном) измерении Печальная ситуация возникает постепенно, инстинкты толпы поражают индивидуальность, и один движимый стадным чувством боится высказать собственное мнение и выделиться на фоне молчаливого большинства бессловесной массы. Истерия охватывает миллионы, бациллы страха передаются от человека к человеку, личности становятся отражениями кривых зеркал, самосохранение заставляет изолироваться, и любое откровенное выражение мысли признается проказой. Так рождался фашизм, так надвигался 1937 год, так появлялся в Америке маккартизм. Разные по сути своей и масштабности, несоизмеримые в целом явления (как трудно сравнимые времена Нерона и абсолютизм, опричнина и инквизиция), эти исторические
ВРЕМЯ НЕГОДЯЕВ
Годы маккартизма в Соединенных Штатах — этот период отделяют от сегодняшней Америки десятилетия. Мы следим за тем, что происходит в США сегодня (как американцы наблюдают за событиями у нас в стране), и мы должны знать то, что было вчера. Это важно, ибо сопряжено с нашей собственной историей, к которой так вырос интерес, это важно, ибо необходимо хорошо знать историю не только свою, потому что параллели, схожие ситуации, неожиданные или неизбежные, одинаковые случайности, трагедийные и фарсовые, сведенные вместе, — потрясающи, удивительны и, возможно, закономерны.
Передо мной две книги. Одна — «Антиамериканцы». написанная Фрэнком Доннером, вышла в 1961 году. Другая — «Время негодяев», автор которой Лиллинн Хелман (1906–1984), известная американская писательница, драматург, сценарист, увидела свет 15 лет спустя. Обе они — о том периоде, который Хелман назвала «временем негодяев»…
В 1952 году, рассказывает Хелман, она получила повестку явиться для дачи показаний в комиссию Конгресса, занимавшуюся, как тогда говорили, «поддержанием американского духа в американских гражданах». Это был тот самый год, когда особенно витийствовал небезызвестный Джозеф Маккарти, сенатор, возглавивший очередной «крестовый поход» против «красных» и до сих пор остающийся для американцев символом борьбы с коммунистами. Но Лиллиан Хелман вызвали не его помощники: писательница должна была предстать перед комиссией палаты представителей, существовавшей к тому времени почти 15 лет и известной под официальной вывеской — комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Да, маккартизм без названия, ставшего впоследствии одиозным, существовал в США и до появления на политической сцене самого Маккарти. Уже в 1938 году в палате представителей Конгресса было создано специальное подразделение — действовало оно, правда, лишь как временный орган, но цели преследовало «постоянные и важные»: комиссия взяла па себя труд «обращать внимание общественности на подрывную деятельность отдельных элементов». За дело взялись безотлагательно и круто. Первые же «свидетели от комиссии» (термин этот па долгие годы войдет в лексикон американцев) принялись давать обличающие показания с такой яростью и силой убеждения, что бывалые конгрессмены и наивные обыватели только диву давались: как же жили они раньше — в полном неведении, что творится вокруг.
По мнению свидетеля Уолтера Стила, председателя так называемого Американского коалиционного комитета за национальную безопасность, в стране насчитывалось ни мало ни много 6,5 миллионов подрывных элементов. Стил, возглавлявший комитет, в который входило 114 «патриотических» объединений, отстаивавших «чистоту американской нации», 641 организацию характеризовал как «прокоммунистическую». Веером подозрений, походя, обмахнули многих: в число «вредителей» попали даже бойскауты, а всех и не перечислишь. С самого начала деятельности комиссии проявили с ней полную солидарность такие объединения, как Американский легион, Общество Джона Берча, организации «Ветераны зарубежных войн», «Христианский антикоммунистический поход», «Дочери американской революции», «Серебряные рубашки». Они оказывали комиссии политическую поддержку и представляли всю необходимую информацию. Их агенты, осведомители, провокаторы получили новое особое задание — разоблачать. Как доносчики они работали с полной нагрузкой. Контакт с комиссией постоянный: перед войной, во время нее и в послевоенные годы.
Уже в одном из первых своих документов, опубликованных в 1939 году, комиссия охотно объяснила, с кем ведет борьбу. Оказывается, ее сотрудники видели себя в роли «общественных обвинителей», а обвиняли они всех, кого можно заподозрить в «либерализме». В 1943 году, например, предается гласности список 503 правительственных чиновников, которым предъявили обвинение в том, что в свое время они были членами Американской лиги за мир и демократию: слова в названии организации вдруг оказались крамольными. Следует отметить, что демократы, находившиеся в эти годы у власти, не без оснований стали считать, что подпольно комиссия подыгрывает республиканцам. В Конгрессе был поднят вопрос об ее упразднении. Однако дебаты по этому поводу развернулись нешуточные, кипучую деятельность развил конгрессмен Джон Ранкин. Он заявил, что сам факт появления идеи о роспуске комиссии — акция несомненно подрывная, ибо это означает уничтожение всей «бесценной информации», ранее собранной, всех досье на подозрительных («Нация будет отдана им на растерзание»). Значительная часть членов палаты представителей относилась к деятельности комиссии негативно, и все полагали, что дни этого органа сочтены, но Ранкин и его сторонники прибегли к нехитрому приему, они попросили провести поименное голосование. Эффект оказался разительным: комиссию не только сохранили, в 1945 году она получила статус постоянного органа — в «красные» попадать никому из политических деятелей не хотелось. В последующие годы члены комиссии при необходимости открыто шантажировали тех конгрессменов, кто сомневался в полезности их работы. В результате комиссия обрела полную самостоятельность, независимость, она могла собираться и
Прекрасно понимая сложившуюся ситуацию, члены комиссии взялись за дело засучив рукава. По их инициативе по всей стране стали создаваться «группы ненависти», преследовавшие разные цели, но объединенные страстью к уничтожению инакомыслящих. Программы, скажем, у Совета белых граждан или Американского совета христианских церквей были разные, однако ностальгия по «чистой Америке» — одинаковой. Сближала и категоричность, крайность воззрений, существовало лишь два цвета — белый и черный. И стало быть: бей «красных», негров, евреев и иностранцев. Члены комиссии заявляли, что искореняют вообще все подрывные элементы, расисты концентрировали свое внимание на неграх, антисемиты донимали евреев, фундаменталисты — католиков, патриоты не жаловали иностранцев, и все ненавидели каждого, и каждый — всех остальных. Доносить имели полное и неотъемлемое право, и если не делали этого, то просто боялись, отмалчивались, отсиживались по углам. Так создавался порочный круг. Роли при этом в развернувшейся кампании распределялись четко — комиссия занималась «разоблачениями», а «группы ненависти» принимали меры на местах; каждая из них становилась маленькой комиссией, и число их множилось.
Стоило попасть в пресловутые списки, формировавшиеся с помощью тех же «групп ненависти», и человек становился изгоем. Без права на оправдание (если не давал показаний на других), без судебного преследования (если ни в чем конкретном замечен не был), ошельмовывая, помещали в социальный карантин, общественный изолятор, относили к прокаженным. Это была огромная по масштабам, спланированная и контролируемая на всех этапах «чистка», операция с национальным охватом. Жизнь десятков тысяч людей оказывалась разрушенной: их называли «предателями» (это слово в одном синонимическом: ряду с «врагами народа», «вредителями»), они получали письма с угрозами, вандализм в отношении их имущества считался мерой «профилактической», не брезговали и обыкновенным рукоприкладством. Но самым страшным было остаться без работы, а попав в «черные списки», ее было не найти.
Устрашающим документом становились «сводные отчеты» комиссии; эти издания, размером с толстую телефонную книгу, играли роль пособий для администраций всех фирм, даже для хозяев квартир, сдававших их внаем, для каждого, кто мог соприкоснуться с «неблагополучными», («неблагонадежными». Сначала появился «основной» список на 45 тысяч человек, а также несколько сот организаций, потом возникли многочисленные добавления к нему — они выпускались периодически. В переиздании дополнения под номером 9 («Добавление IX»), вышедшем в 1954 году, содержалось, например, 250 тысяч имен «лиц, поддерживающих коммунистический фронт». Эти данные и по сию пору, после стольких лет, используются ФБР и ЦРУ, их обобщают, дополняют, в особых отделах такую документацию называют «библией подрывной деятельности в США». Заветы известного руководителя ФБР Эдгара Гувера остаются в силе: он, всегда поддерживавший с комиссией по расследованию антиамериканской деятельности теснейшие контакты, не уставал в свое время утверждать, что «коммунисты и разные красные — это пятая колонна в стране демократии» — и потому нужно неусыпно наблюдать за подозрительными, вовремя их изолируя.
Комиссия при такой внушительной поддержке превращалась в координатора действий всех ультраправых сил и страх внушала не без оснований. И не без оснований уловили в создавшейся ситуации возможность проявить себя самые беспринципные политиканы. На волне антикоммунизма они превращались в «защитников нации», в «патриотов с большой буквы», они самым подлым образом строили свою карьеру на том, что способствовали физическому уничтожению или морально калечили тысячи своих сограждан.
«… Самое странное то, что я не принимаю всерьез главных действующих лиц того времени, лиц, которые организовывали травлю, — писала Лиллиан Хелман. — Не думаю, что все эти люди… верили в то, что говорили: в Америке созрела новая ситуация, и они ухватились за возможность подняться на гребне этой волны, утопив в ней что угодно и кого угодно. Но сама новая ситуация не была новой. Она возникла еще в 1917 году после революции и России. Победа революции, а стало быть, и «угроза», которую она представляла, все время давали себя знать… Возник страх перед коммунизмом… Лозунг о «красной угрозе» вытащили на свет после войны не только потому, что боялись социализма, но и для того, чтобы уничтожить остатки прогрессивных идей Рузвельта… Маккартистская группа, объединившая всех этих лоббистов, конгрессменов, бюрократов из государственного департамента и агентов ЦРУ, остановила свой выбор на лозунге о «красной угрозе», вероятно, с еще большим цинизмом, чем Гитлер избрал лозунг об антисемитизме… Невозможно забыть испитое лицо Маккарти, освещавшееся злобой против, казалось, всего мира, когда он словно издевался над теми, кто принимал его всерьез, кто верил, что он говорит то, что думает, а не то, что почерпнул в своих пьяных кошмарах. Ему не только мерещились красные танки на Пенсильвания-авеню, ему представлялось, что танки эти преследуют его по пятам…»
Но вернемся к периоду до Маккарти. Все, что Лиллиан Хелман говорит о нем и об американцах 50-х, можно сказать и о 40-х послевоенных. Репрессии шли волнами: в 1946 году им подверглись работники радио, других средств массовой информации, особенно авторы тех передач и материалов, где критиковалась деятельность комиссии, где указывалось на то, что она явно противоречит американской конституции. В 1947 году настала очередь Голливуда. В 1948-м борона комиссии прошлась по работникам правительственных учреждений, было несколько громких дел: обвинили, например, директора Национального бюро стандартов д-ра Эдварда Кондона, который, как подчеркивалось, является «одним из самых слабых звеньев в цепочке американской ядерной безопасности». Членов возникшего Комитета за разумную ядерную политику даже не считали людьми — предлагали уничтожить как «бешеных собак», физика-ядерщика Бернарда Дейча за отказ доносить на коллег упрятали в тюрьму.