Портреты пером
Шрифт:
Летом 1856 года Александра Осиповна решила отправить сына на дачу в Лесное, северное предместье Петербурга.
Полонский вспоминает: «Не хотелось мне переезжать в Лесное. Я хандрил, тосковал, упрекал судьбу свою, которая сделала из меня домашнего учителя, чуть не гувернера».
Александра Осиповна уехала к себе в имение. На даче в Лесном, кроме Полонского и Миши, жила старшая дочь Смирновых, Софья! с мужем, князем Андреем Васильевичем Трубецким, и детьми.
Дачники гуляли в парке, где бывало многолюдно; многие приезжали сюда из города по воскресеньям. Здесь Полонский однажды встретил Бейдемана, и, прогуливаясь под руку, они увидели в парке незнакомую голубоглазую девушку. «Вот с кого бы написать херувимчика!» —
Оказалось, что зовут ее Терезой, она воспитанница в семье Базилевских, живущих на соседней даче. Она уже просватана и в ближайшее время выходит замуж…
Вскоре проницательные дачницы заметили, на кого Полонский обращает внимание.
— Тереза очень просит вас написать ей какие-нибудь стишки, — сказала ему лукаво Маша Базилевская.
— О, это очень лестно! — ответил он.
И в тот же день, дома, с легкостью сочинил:
Промелькнув одним виденьем, Для меня вы — светлый сон; Кто же бредит сновиденьем, Тот и жалок и смешон… Встретить вас — и не встречаться, Видеть вас — и не видаться, Право, лучше пожелать Снов подобных не видать…Маша Базилевская охотно взялась передать стихи и пригласила его в ближайший четверг на бал к ним на дачу.
На другой день Полонский проходил мимо дачи Базилевских и увидел Терезу, она сидела на ступеньках террасы. Они встретились глазами, она смутилась и встала. И сказала неожиданно:
— Каким образом вы… Я вас не знаю… Вы меня вовсе не знаете… Чем же я заслужила ваше посланье? Что оно значит, позвольте вас спросить?
Стало ясно: вовсе она стихов не просила — это была выдумка Маши Базилевской…
Полонский рассказывает:
«Я почувствовал, что сердце у меня захолонуло…
— Вы произвели на меня сильное впечатление, — сказал я, приподнимая плечи и как бы преклоняя свою повинную голову».
В четверг он собрался на бал. «Вечером, часу в десятом, — рассказывает он далее, — при первых звуках бального оркестра, долетевших до меня через улицу, я надел фрак и зашел сначала к князю Трубецкому, который осмотрел меня, поправил на мне галстук, перенес часовую цепочку с нижней петли на верхнюю, словом совершенно по-родительски обошелся со мной (как великосветский лев с неопытным львенком)», — хотя Полонскому было уже тридцать шесть, и Трубецкой был года на два моложе.
«От Трубецкого я вышел на улицу… Увидев немало экипажей, как подъезжающих, так и отъезжающих, я заключил, что пора и мне.
Погода была сырая, на улице было грязно, и, несмотря на это, перед дачей Базилевских толпился дачный народ».
В зале, где уже начались танцы, Полонского представили хозяйке дома. Терезы еще не было. Он собирался сказать ей: «Сильное впечатление не всегда еще приводит к сильному чувству. От впечатления до любви так же далеко, как от Петербурга до Неаполя…»
Но вот появилась Тереза, он пригласил ее танцевать — и почувствовал, что она ему далеко не безразлична… Она сказала:
— В понедельник меня уже не будет, я уеду в Тулу.
В воскресенье предстояла ее свадьба…
Полонский вернулся домой, разделся, лег. И подумал: «Роман мой кончен. Будь я богат, я, быть может, и протянул бы его. Кто знает, быть может, я и накануне свадьбы увез бы ее…»
В третьем часу он встал, снова надел фрак, перешел улицу. Бал еще не кончился.
«Пили за здоровье Терезы… — вспоминает он. — Я подошел к Терезе и, кажется, сказал ей, что и я пил за ее здоровье.
— Я верю, — сказала она, протягивая мне руку, — все будет так, как
…В воскресенье, 29 июля, Тереза была обвенчана. Весь этот день я сидел за моим мольбертом и мазал масляными красками».
Его новым увлечением были краски, кисти, палитра и холст.
Быть может, у него и щемило сердце, но чувство к Терезе не захватило его глубоко, не вдохновило. Он написал:
Не сердце разбудить, не праздный ум затмить — Не это значит дать поэту вдохновенье. Сказать ли Вам, что значит вдохновить? Уму и сердцу дать такое настроенье, Чтоб вся душа могла звучать, Как арфа от прикосновенья… Сказать ли Вам, что значит вдохновлять? Мгновенью жизни дать значенье И песню музы оправдать.Вернувшись к осени в город, он снова стал частым гостем у Штакеншнейдеров. Они тоже вернулись недавно с дачи.
«Пока нас не было в Петербурге, — записывала в дневник Леля Штакеншнейдер, — преобразились журналы. Я до сих пор еще не дотрагивалась до них, но Бенедиктов и Полонский в два вечера, проведенные с нами, прочитали нам четыре статьи, до того непохожие на все, что выходило из чистилища цензуры в прошлом году, что не верилось, что читают с печатного».
В феврале прошлого года умер император Николай, и вот уже все заметнее становился ветер перемен. Особенно заметен в печати.
За границей печатались бесцензурные сборники «Полярная звезда» Герцена и Огарева, эти сборники нелегально привозились в Петербург. И читались во многих петербургских домах, в том числе, конечно, у Штакеншнейдеров.
Полонский мог вспомнить, что ведь когда-то он имел случай познакомиться с Герценом лично. Еще в 1843 году встретил он однажды у Вельтмана «очень красивого молодого человека с таким интеллигентным лицом, что в его уме нельзя было сомневаться. Мы были втроем, — написал в воспоминаниях Полонский, — и, между прочим, я с большими похвалами отозвался о статье Герцена в „Отечественных записках“, напечатанной под заглавием „Дилетантизм в науке“. Они засмеялись. „А вот перед вами и сам Герцен — автор этой статьи, — сказал мне Вельтман…“»
Александра Осиповна Смирнова все более замечала, что учитель ее любимого сына не чужд нынешнего либерализма. Это ее беспокоило. Осенью 1857 года она уехала с двумя младшими дочерьми в Венецию, оттуда в начале января прислала письмо:
«Любезный Яков Петрович.
Отчего это вы не поздравили меня с новым годом и новым счастьем, по русскому обычаю?.. Ведь мы с вами не можем быть чужие, по крайней мере не должны быть чужие: у вас на руках мой милый и добрый Миша, которого вы любите…
Не знаю, имеете ли вы привычку всякий день молиться?.. Если нет, то обещайте мне только, что будете читать Отче нашсо вниманием. Собственные слова нашего Спасителя содержат такую силу, что для вас откроется целый мир; они заключают все, что нам нужно. Тогда вы примиритесь с собою и со своим положением, которое вам тяжко, я в этом убеждена.
Западные народы вне себя делали революции. Русский человек делает в себе революцию и посредством этой внутренней, душевной и благодатной революции должен произвести медленное, спокойное и законное преобразование общества. Вот, кажется, задача русского, если он остается верен своей церкви, без которой ничто не созиждется, и своему характеру. Вот в каком смысле я хочу вести своего Мишу, и вам, любезный Яков Петрович, как его лучшему другу, передаю свои убеждения. Вы скажете, что я ошибаюсь, но я убеждена, что все мои выводы верны, сознавая затруднения, которые нас окружают».