Поручик Державин
Шрифт:
Вскоре Херасков ушел, подарив Державину только что вышедший университетский альманах и забрав несколько его сочинений, в основном переводов с немецкого. Шувалов с улыбкой поглядел на разочарованного гвардейца и продолжил прерванный разговор:
— Собрался я в Германию, братец… Что-то неуютно мне стало в России при новой власти. Поживу в чужой стране, посмотрю, что и как. Да вот беда — немецкий язык подзабыл. При Елизавете Петровне двор по-русски общался… А ты, судя по переводам, в немецком силен?
— Свободно владею, ваше
— Хочу предложить тебе поехать со мной переводчиком, да заодно и учителем. Авось с твоей помощью быстро одолею немецкий. Жалованье большое не обещаю, да все же побольше, чем тебе платят в полку. Подумай, дружок! В караулах стоять не придется, и времени на сочинительство будет предостаточно. Если надумаешь — скажи, я тебе помогу выйти в отставку.
У Державина от внезапной радости перехватило дыхание. Он вскочил, вытянулся и выпалил осипшим голосом:
— Ваше сиятельство! Что тут думать? Конечно, я согласен! Благодарствую, Господь вас спаси!
От такого искреннего и бурного излияния чувств Шувалов смутился.
— Ладно, ладно! Завтра с утра приходи в университет, подробно обо всем договоримся. А сейчас, не обессудь, братец: дела!
Окрыленный Державин летел домой, спеша поделиться с родственниками радостной вестью. Но Иван еще не пришел со службы, а Матрене Саввишне было не до племянника: она целиком отдалась любимому занятию — пекла масленичные блины. Их ароматом была пропитана не только кухня, но и весь деревянный дом Блудовых.
Наконец Гавриил уселся за стол и, уплетая за обе щеки теткино угощение да пригубливая вишневую наливочку, рассказал во всех подробностях о невероятной удаче, которую послала ему судьба.
— Мог ли я надеяться на такое счастье? Служить секретарем у знаменитого мецената, графа Шувалова! Невероятная честь, не говоря уже о хорошем жалованье и свободном времени для стихотворчества.
К его удивлению, заманчивое предложение Шувалова не вызвало у тетки ни малейшей радости и поддержки. Она хранила молчание, поджав пухлые губы, в ожидании, пока племянник окончит трапезу. Потом заговорила надрывно, с причитаниями:
— Ганюшка, друг мой… Послушай меня, старуху. Ты мне прямая родня! Матушка твоя — моя сестра любимая младшенькая — всегда со мной советовалась, пока не вышла замуж за твоего папеньку. Я тебе худого не желаю…
Державин слушал нетерпеливо и настороженно, чувствуя, что ничего хорошего витиеватое теткино вступление не сулит. Вскоре он не выдержал и попросил Матрену Саввишну приступить наконец к сути, без предисловий.
— А суть — не обессудь! — отрезала Саввишна. — Известно ли тебе, дорогой племянничек, что твой меценат и покровитель искусств — член масонской ложи? Знаешь ли ты, кто такие масоны?
— Нет… Но зато знаю, что Шувалов — друг Ломоносова и Хераскова.
— Так ведь Херасков — тоже масон! — Тетка в сердцах стукнула маленьким кулачком по столу. —
И Матрена Саввишна стала доходчиво объяснять заблудшему племяннику, что масоны — еретики и богохульники, которые ходят на тайные сборища, где совершают дьявольские обряды. Они убивают младенцев и пьют их кровь, что придает им особую силу. А еще они умеют читать чужие мысли, умерщвляют врагов на расстоянии в тысячу верст…
— Довольно, тетушка, рассказывать сказки, — усмехнулся Державин. — Если все масоны такие, как Шувалов и Херасков, может, и мне надобно вступить в сей орден?
Матрена Саввишна едва не упала со стула. Державин бросился было к ней, но та замахала на него руками:
— Не подходи! Смерти моей хочешь? Антихрист, вероотступник!
Улыбка сбежала с лица Державина.
— Здесь не театр, тетушка. Извольте держать себя в руках! И знайте, что я все равно уеду в Германию с графом Шуваловым — одним из самых уважаемых людей России!
Спорить ему было недосуг, он опаздывал в наряд, и тетка тоже промолчала, видимо, поняв, что истерикой его не проймешь. Они встретились вечером, когда пришел Иван. Узнав в чем дело, кузен полностью принял сторону Державина.
— Матушка, да кто ж у нас в Москве не масон? Они сейчас в большой моде, особенно среди ученых и дипломатов. Да будет вам известно, что правильное их название — франкмасоны, вольные каменщики. Только и всего! И никакие они не вероотступники, все исправно ходят в церковь и верят в Бога. Масонство вообще не занимается вопросами религии или политики.
— А чем же тогда они занимаются? Младенцев едят?
Иван расхохотался.
— Подобные байки народ сочиняет оттого, что масоны окружают себя тайной. Уверяю вас, матушка: младенцев они не едят, а обсуждают вопросы нравственности и всеобщего братства.
— Ты-то откуда знаешь? — подозрительно полюбопытствовала Матрена Саввишна.
— Успокойтесь, мамаша! Говорю лишь то, что известно всем образованным людям.
— Вот как! А мать, значит, темная дура? Ну спасибо, дождалась ласкового слова. Чего молчишь, Гаврила? Отвечай немедля: меня послушаешься или уедешь в Германию с ентим… фармазоном?
— Уеду, тетушка!
Охнув, она схватилась за голову и несколько мгновений сидела так, неподвижно. Потом решительно встала и сказала спокойно и веско, глядя Гавриилу прямо в глаза:
— Вижу, Ганя, ты сам себе голова и тебе наплевать, если я умру с горя. Но хоть мать пожалей! Запомни хорошенько: коли уедешь, я в тот же день отправлю Фенечке письмо, где все расскажу о твоих проделках: как в шулерском притоне проигрался, на что матушкины деньги потратил, как Ивану долг отдавал, промышляя шулерством… И как веру нашу православную предал — к германцам сбежал с проклятым богохульником! Все напишу, всю правду! А там посмотрим, что мать тебе скажет!