Поручик Державин
Шрифт:
Державин ничего не ответил и молча ушел к себе. Ночью он не спал, раздумывал, читал, пытался сочинять… рвал бумагу… То и дело вскакивал из-за стола и ходил из угла в угол, как зверь в клетке.
Слушая, как он меряет шагами комнату, Матрена Саввишна сама извелась. Хотела зайти, поговорить, даже подошла к его двери, из-под которой виднелась полоска света. Но постучать не решилась.
Наконец настало утро, которое, как известно, вечера мудренее. Державин послушался тетку и к Шувалову не пошел.
Глава 7
ГРЯДУТ ПЕРЕМЕНЫ…
Мрачнее тучи вернулся
Это случилось 1 января 1772 года. Митя до последнего дня скрывал, что рапорт о производстве Державина в гвардейские прапорщики уже подписан: боялся сглазить удачу. Он хорошо помнил, какое жестокое разочарование пришлось пережить Гане, когда его зачислили в Инженерный корпус, а потом потеряли бумаги и отправили служить в Преображенский полк рядовым солдатом.
Надо признать, что у Мити были основания для тревоги. Полковой адъютант Желтухин как раз в то время добивался офицерского чина для своего брата, в обход Державина. Он почти договорился с командиром полка, что звание гвардейского прапорщика достанется брату, а Державина переведут прапорщиком в армию. Коварство состояло в том, что гвардейские звания были на два разряда выше армейских. В лейб-гвардии прапорщик — офицер, а в армии — всего лишь унтер.
Интрига выплыла наружу, и преображенцы возмутились. Офицеры единодушно приняли сторону "полкового поэта" и на общем собрании смело высказали свое мнение. В результате в армию прапорщиком отправился брат Желтухина, а Державин остался в гвардии и стал офицером.
Несколько дней он пребывал в состоянии совершенного безоблачного счастья. Устраивал пирушки, угощая друзей любимыми полковыми лакомствами — жженкой и шоколадным гоголь-моголем, сочинял всем хвалебные куплеты. Но повышение по службе повлекло новые заботы: теперь надо было думать, как прилично содержать себя. Гвардейскому офицеру полагалось иметь квартиру, собственную карету, не говоря уже о дорогом обмундировании. Державину уже дали в командование взвод, не мог же он появиться перед подчиненными в старом мундире!
Помог Неклюдов. Он ссудил Державина деньгами и подарил отрез дорогого сукна, из которого давно уже собирался сшить себе парадную военную форму, да все как-то недосуг было…
Через неделю Митя подыскал для друга недорогую квартиру в Литейном переулке, в доме молодой вдовы Нины Никитичны Удоловой, муж которой, бывший однополчанин Неклюдова, год назад погиб в бою с конфедератами.
Облачившись в офицерский мундир, сшитый лучшим полковым портным, натянув новые хромовые сапоги, ловко облегающие его стройные ноги, Державин явился на Литейный. Госпожа Удолова встретила его в черном траурном платье, держа в руках белый батистовый платочек с кружевной отделкой.
Хозяйка показала ему две комнаты покойного мужа — спальню и кабинет, полный книг. Все содержалось в идеальном порядке. О лучшем жилище Державин и мечтать не мог.
— Приходится самой изыскивать средства для жизни, — вздохнула Нина Никитична. — Хотя… не знаю, зачем она мне теперь?
— Сударыня, — растроганно ответил Державин, — поверьте, какой бы мрачной ни казалась ночь, утро непременно наступит!
Вдова искоса взглянула на него, светло-русого красавца, и
— Да вы поэт, господин Державин!
Он улыбнулся.
— Почти угадали… Грешен, кропаю стишки.
Нина Никитична вновь подняла глаза и спросила, не скрывая интереса:
— И в журналах печатаете?
— Господин Херасков был столь добр ко мне, что напечатал в своем альманахе отрывок из "Метаморфоз" Овидия в моем вольном переводе. Были еще кое-какие публикации в "Петербургском вестнике"…
— Прочтите что-нибудь!
— О чем бы вы хотели послушать?
— О любви…
"Все хотят о любви", — подумал Державин и окинул ее пристальным взглядом. Высокая, ладно сложенная шатенка была довольно свежа и красива, хотя и не слишком молода — лет двадцати пяти на вид. Карие глаза простодушно глядели на него из-под густых ресниц.
— Извольте, сударыня! — Он помедлил мгновение и стал читать:
Не лобызай меня так страстно, Так часто, нежный милый друг, И не нашептывай всечасно Любовных ласк своих мне вслух. …Нежнейшей страсти пламя скромно, А ежели чрез меру жжет, И удовольствий чувство полно, — Погаснет скоро и пройдет.Нина Никитична поднесла к глазам кружевной платочек.
— Что с вами? — тихо спросил он.
— Не знаю. — Она уже не скрывала слез. — Ваши стихи меня тронули!
Державин благодарно взял ее белую ухоженную руку и поднес к губам. Потом они ужинали вдвоем при свечах, мерцающих в начищенных медных канделябрах. Он читал свои стихи, а она ахала от восхищения и прижимала руки к груди. Разомлев от приятных впечатлений, Гавриил и не заметил, как стемнело. Идти в казарму было поздно…
С этого дня для Державина началась приятная, беззаботная жизнь.
Нина Удолова, или Нинон, как он ее ласково называл, расцветала с каждым днем. Черное платье было отправлено на дно комода, а молодая вдова теперь красовалась в ярких нарядах. Она стала для Державина всем: и усердной хозяйкой, и преданной поклонницей его стихов, и нежной любящей женщиной. Словно заботливая курочка, она укрывала его своими крылышками, ограждая от жизненных неурядиц. Когда однажды он признался, что собирается купить скромную подержанную коляску, чтобы ездить на службу, она без лишних слов подарила ему свою собственную новую карету.
— Тебе она нужнее, а я все равно сижу дома.
Нине Никитичне и впрямь некуда было ездить. В молодости она изредка бывала с мужем на приемах или в театре, основанном в Петербурге Иваном Шуваловым. Но сейчас она старалась не появляться в обществе, понимая, что ее положение было неопределенным. Однажды во время очередной упоительной встречи, когда Державин пребывал в совершенном восторге от ее женского обаяния, она вдруг спросила:
— Почему бы нам не обвенчаться, милый?
Словно ушат холодной воды вылили на голову поэта. Он никогда не думал о женитьбе, считая, что у них жизнь и так прекрасна. Чего еще желать?