Поручик Ржевский или Любовь по гусарски
Шрифт:
– Стойте! Я хочу выйти на берег.
– В добрый час.
– Отвернитесь, а не то...
– Что?
– А не то...
– повторила она и вдруг покраснела до корней волос.
– А не то - что?
– Вы всё увидите.
– Что я увижу?
– недоумевал Ржевский.
– Всё!
– с вызовом ответила девушка.
– Да что же наконец?!
– О!
– взмолилась небесам Сонечка.
– Неужели это так трудно понять?! У меня платье мокрое. Насквозь!
– Пардон, вы намекаете,
– взволнованно зашевелил усами поручик.
– И что же? Я не против. Да-с. Почту за честь увидеть ваш задок-с.
– Какой вы.. да вы... знаете, кто вы? Вы противный, противный... гусак, вот вы кто! Отвернитесь немедленно или я позову маменьку.
Угроза была - страшнее не бывает. Чего Ржевский более всего опасался в молоденьких барышнях, так это их непредсказуемых маменек.
Он насупил брови и отвернулся от девушки.
Сонечка поняла, что не на шутку его расстроила. Но ей так надоело торчать в пруду, что она и не подумала взять свои слова обратно. И только выбравшись на берег и спрятавшись за кустом, она милостиво обронила:
– Можете повернуться, сударь.
– Благодарю покорно, - разводя воду руками, Ржевский направился к берегу.
– А что, если не секрет, вы делали у нас саду?
– Заблудился. Я всего лишь месяц, как в вашем городе.
– Вы - гусар?
– Еще бы!
– Он самодовольно усмехнулся.
– Что же вы прячетесь от меня, как Ева от Адама? Мы ведь с вами запретного плода еще не откушали.
– На что это вы намекаете?
– Нам не мешало бы просушиться. Снять одежду, развесить ее по деревьям...
– Я как-нибудь без вас. Не маленькая, сама разденусь.
– Сонечка!
– простонал Ржевский, выбираясь на берег.
– Позвольте вам помочь. Разве вы не знаете, что только гусар может так раздеть женщину, чтобы она запомнила это на всю жизнь.
– Какие пошлости вы говорите, - фыркнула девушка.
– И не приближайтесь ко мне. Ой, молчите!
– Она прислушалась.
– Кажется, сюда идет моя маменька. Прячьтесь скорее.
– Можно к вам за кустик?
– Нет, только не сюда. Ступайте обратно в пруд.
– Но позвольте...
Ржевский не договорил. Язык его онемел, ибо в эту секунду Сонечка выбежала из-за куста в своем мокром платье, которое не скрывало, да и не могло ничего скрыть. Она налетела на поручика, подталкивая его к пруду.
– Откройте рот!
– приказала она.
– А-а...
Поручик был послушен, как дрессированный пудель. Она сунула ему в рот длинный сухой стебелек.
– Закрывайте. И вовсе не обязательно обнимать меня за талию.
– Мм...
– промычал поручик. Он хотел спросить, что это на нее вдруг нашло.
Но Сонечка знала, что делала.
– Лезьте в воду, горе вы мое. Сядете на дно. Дышать будете через трубочку.
– Мм...
–
– Не утонете, - решительно заявила она.
– Помните, в романе у Фенимора Купера один индеец, его звали Чингисхан, так прятался в озере от ирокезов.
– Ишвините, пшаво, шоман сей не шитал.
– Но вы же не хотите, чтоб моя маменька нас застала?
– Не хошу.
– Ну и ступайте в пруд!
– Соня! Сонечка!
– раздавалось уже совсем близко со стороны сада.
Чавкая сапогами, Ржевский бросился к пруду и с головой нырнул в воду.
Девушка опять спряталась за кустом.
– Я тут, маменька!
– крикнула она.
Глава 7
Водяной
На берегу появилась Антонида Степановна - упитанная дама средних лет в простом белом платье и большом чепце, повязанном розовой лентой.
– Доченька моя, где ты?
– Я здесь, маменька.
– Да где же?
– Антонида Степановна в растерянности озиралась по сторонам.
– За кустом, маменька.
– Господи! Что случилось?
– Ах, не приближайтесь.
– Да что ты там делаешь, скажи на милость?
– Живот прихватило.
– Ох, Боже мой! Неужто с блинчиков?
– Не знаю, м-маменька...
Сонечке становилось прохладно сидеть в тени. Но и выйти к матери в своем мокром виде она никак не могла решиться.
– Тебя, никак, лихорадит, доченька? Температура подскочила?
– Нет, нет. Просто устала.
– Устала? А давно ты там сидишь?
– С тех пор, как вы меня окликать стали.
– Бедный ребенок, - расстроилась Антонида Степановна.
– Я помню, два года назад баба Мотя на масленницу блинами объелась. У нее в животе все так скрючило - не знала, что делать. Побежала в церковь грехи замаливать. А там уж ей совсем невмоготу стало. Она совсем очумела и на колокольню полезла. Почти до самого верха добралась, да не удержалась. И прямо на голову отцу Никодиму свалилась. Он, сивый мерин, внизу стоял - подглядывал. Бабка насмерть расшиблась и попа покалечила. Он после этого случая умом тронулся, обрился наголо и в отшельники подался. Говорят, до сей поры где-то неподалеку в наших лесах бродит. Помнишь эту историю, дочка?
– Ступайте, маменька, - взмолилась Сонечка, не в силах больше сносить порывы ветра, который все крепче сжимал ее в своих холодных объятиях.
– Я вас догоню.
– Так ты слушай. Знаешь, что мне нынче приснилось? Я как с тобой про живот заговорила, сразу вспомнила. Баба Мотя, покойница! Вижу, сидит она на печи и блины жрет. Я ей говорю: "Моть, ты уж померла давно, а всё блины наворачиваешь. Угомонись!" А она мне: "А ты попробуй, Тося, какие они вку-у-сные". И руки ко мне тянет. А вместо пальцев у ней - блины свернутые. И масло из них течет. Жуть!