Поруганная честь
Шрифт:
— Улыбнись, Меган, — донесся до нее сквозь гогот тихий приказ Блейка.
Меган сделала, как ей было сказано, хотя думала, что кожа ее треснет от усилий. Лицевые мышцы застыли от страха и отказывались повиноваться. Наконец на дрожащих губах появилась нерешительная улыбка, робко тронула уголки рта, а потом и озарила все лицо.
Ближайший к Меган индеец шагнул к ней и протянул коричневую руку. От страха женщина едва не упала в обморок. Снова Лобо издал низкий и грозный рык, но Блейк схватил его за загривок и молча велел ждать. Пальцы воина прикоснулись к голове Меган, и бурундук пробежал по его руке и высокомерно устроился на его плече.
Воин, заговоривший в первый раз с Блейком, снова обратился к нему:
— У тебя необычные друзья. Говорят, о человеке можно судить по тому, как он обращается с животными. Свирепый волк слушается тебя. Крошечный бурундук защищает твою женщину. Волк и бурундук — странные товарищи. Они ведь природные враги, и все-таки ездят оба с тобой. Эти животные доверяют тебе. И если так делают они, то так сделаю и я, но прежде хочу услышать твое слово. Скажи, что ты не попытаешься применить против нас свое оружие. — Его черные глаза пристально изучали лицо Блейка, ища признаки двуличия, но, кажется, ничего такого не нашли.
— Ты слышишь мое слово, — торжественно произнес Блейк, надеясь, что это не самая большая ошибка в его жизни и в жизни Меган. — Я тоже хочу услышать твое слово, что ни я, ни моя женщина не пострадаем от рук апачей.
Индеец кивком подтвердил свое согласие и сказал:
— Ты и твоя женщина поедете с нами, в наш лагерь. Там ты поговоришь с нашим вождем. Возможно, он сообщит тебе известие о святом человеке, которого ты ищешь.
— Могу я узнать имя вашего вождя?
— Его зовут Викторио на языке белых людей. Меня же зовут Чокто. Среди его воинов я занимаю высокий пост.
У индейцев нет обычая пожимать руки, и Блейк просто вернул индейцу пристальный взгляд.
— Меня зовут Монтгомери. Мы с моей женщиной принимаем ваше любезное предложение и будем рады, если вы проводите нас в свой лагерь. — Его взгляд переместился на Меган, которая вопросительно, с жадным нетерпением смотрела на него большими глазами. Чокто он пояснил: — Моя женщина не понимает наших слов. Она не говорит по-испански — лишь по-английски. Я говорю вам это, чтобы вы не обижались, когда я стану объяснять ей то, что происходит, на непонятном вам языке.
— Я буду верить, Монтгомери, что ты говоришь правду на любом языке, пока ты не окажешься недостойным моего доверия.
Быстро и спокойно Блейк объяснил Меган сложившуюся ситуацию.
— Любезное предложение? — слабым голосом повторила она. — А больше походит на приказ.
— Верно, но что нам делать? В конце концов, затем мы и ехали, чтобы узнать про отца Мигеля. Пока что они держатся достаточно дружелюбно, хоть и насторожены. Придется действовать сообразно обстоятельствам, пока не удастся удалиться с благородным видом.
Если они нам это позволят. — Она высказала мысль, которая сидела у Блейка в голове.
— Не забудь выказывать побольше смирения, как подобает индейским женщинам, но старайся не обнаруживать страха. Превыше всего апачи уважают храбрость. — Он ласково дотронулся до ее щеки. — Я вытащу тебя из этой переделки, дорогая. Обещаю тебе.
Слабая улыбка задрожала в уголках ее рта.
— Ты всегда это делаешь — каким-то образом.
22
Меган
Потупив голову, как и подобает благопристойной и покорной женщине, она огляделась из-под ресниц и обнаружила, что люди здесь одеты не лучше, чем в Сан-Карлосе. Они тоже носили очень бедные одежды, в основном из тканей, которые давным-давно выцвели и потеряли первоначальный вид. Многие дети бегали голышом, но по крайней мере на их маленьких мордашках не было того загнанного, полуголодного выражения. Наверняка эти люди нелегко добывали себе пищу, но все-таки тут они жили гораздо лучше, чем их братья из резервации. Здесь по крайней мере их глаза сохранили блеск. Черные глаза, наблюдавшие за тем, как они въезжают в лагерь, сверкали вызовом — несомненное свидетельство того, что крохотное пламя надежды, которое так необходимо всем живым существам, еще не погашено.
В маленьком поселении стояло около тридцати хижин, вразброс, без всякого порядка. Чокто привел их в середину деревни. Блейк и Меган остались в седле, а Чокто спрыгнул с коня и исчез в одной из хижин. Пока они ждали, жители, собравшись вокруг, разглядывали двух бледнолицых, осмелившихся вторгнуться в их владения, и Меган почувствовала, как вокруг них смыкается кольцо ненависти. Быстрая и отрывистая беседа на гортанном языке апачей касалась странных чужаков, любопытные зрители расспрашивали о них у вернувшихся воинов.
— Что они говорят? — шепотом спросила Меган.
— Не знаю. — Блейк подумал, что лучше ему предупредить Меган, что ее сейчас ждет. — Послушай, дорогая. Когда вернется Чокто, я, вероятно, отправлюсь с мужчинами для приватной беседы. Ты останешься одна, и надолго ли, сказать не могу.
Даже сквозь красивый загар, который Меган приобрела за эти недели, было видно, как она побледнела.
— Что мне делать, пока тебя не будет? Неужели ждать тебя прямо здесь?
— Наверное, какая-нибудь женщина позаботится о тебе и покажет, что и как.
— Как? Я не пойму ни слова, даже если она обратится ко мне по-испански. Ох, Блейк, я так боюсь!
Он был напуган не меньше, чем она, но понимал, что лучше ей этого не показывать.
— Хорошенько запомни, что я сказал тебе, и не показывай им, как тебе страшно. Знаками ты сможешь кое-как объясниться и продержаться до моего возвращения.
Через несколько минут Меган осталась стоять в одиночестве возле лошадей, а Блейк спокойно отправился вместе с другими мужчинами. Впрочем, не совсем в одиночестве, поскольку десятка два надменных женщин и столько же оборванных детишек продолжали разглядывать ее, а у ног сидел верный Лобо. Меган стояла, прямая, как палка, страшно долго, не зная, как быть, и боясь сделать что-то не так. Эти женщины не вооружены, но чувствовалось, что они заряжены не меньшей яростью, чем их мужчины, и поэтому находятся в численном перевесе.