Пощечина

Циолкас Кристос

Гэри шагнул вперед, и она вся съежилась, думая, что, сейчас он ее ударит. Но он грузно опустился на стул и медленно кивнул:

— Правда, Хьюгс. Плохой дядя наказан. — В его голосе слышались лишь подавленность и горечь поражения.

Ей просто хотелось побыть наедине с сыном. Она не хотела ничего объяснять Конни, ей опостылели утешения Шамиры, надоели упреки и нытье мужа. Она желала одного — побыть наедине с сыном. Вместе с Хьюго она вышла во двор, легла на неухоженный газон. И поведала сыну свою выдумку, которую давно хотела ему рассказать. Описала, как хороший полицейский, что в тот вечер приходил к ним домой — ты должен помнить его, Хьюго, ведь он был так добр, — объяснил суду, что произошло. Ты бы это слышал! Все, кто сидел в переполненном

зале, были потрясены, пришли в ужас, не верили своим ушам. Потом судья — женщина-судья, Хьюго, — встала и ткнула пальцем в нехорошего дядю, который ударил тебя. Знаешь, что она сказала ему? Хьюго кивнул, улыбаясь, посмотрел на нее. Никто не смеет бить ребенка? Верно, детка, именно так она и сказала. И его посадят в тюрьму? Да, плохого дядю посадят в тюрьму. Хьюго вырвал из сухой твердой почвы пучок травы. Опять посмотрел на нее. А Адам рассердится на меня за то, что я посадил его дядю в тюрьму? Нет, нет, что ты, дорогой, ни в коем случае. Никто на тебя не рассердится. Никто. Хьюго тронул ее грудь. Можно мне сисю? Она медлила с ответом. Наконец сказала твердо: Хьюго, на следующий год ты пойдешь в садик. А там, как ты понимаешь, ты уже не сможешь сосать сисю. Мальчик кивнул, потом заулыбался, снова тронул ее грудь. А сейчас можно сисю? Да, рассмеялась она, целуя сына. Она готова была зацеловать его. Они легли на траву. Хьюго распластался на ней. Она услышала стук двери. Над ними возвышался Гэри.

— Шамира повезла Конни домой.

Она кивнула. Говорить ей не хотелось.

— А я пошел в паб.

Разумеется.

Она закрыла глаза. Она ощущала на себе тепло солнечных лучей, чувствовала дразнящее подергивание соска, вызываемое сосательными движениями Хьюго. Хлопнула входная дверь, и она вздохнула с облегчением.

К ужину Гэри не вернулся. Она сняла с рычага трубку телефона, поставила на беззвучный режим свой мобильник. Ей казалось, она сойдет с ума от звонков, не дававших ей покоя всю вторую половину дня. Сначала Шамира оставила сообщение, потом Айша, потом Анук, потом снова Шамира. И Конни тоже позвонила. В какой-то момент, когда вместе с Хьюго она в энный раз смотрела и пересматривала по видео концерт «Уиглз», они услышали стук в дверь. Она приложила палец к губам. Прошептала: «Шшш… давай притворимся, будто нас нет дома». Подражая ей, он тоже прижал палец к губам и прошипел: «Шшш…» Потом внезапно сорвался с дивана:

— Вдруг это Ричи?

— Ричи в школе. Это не Ричи.

— А мы ведь можем позвонить Ричи? Можем сказать ему, что плохого дядю посадили в тюрьму?

— Мы завтра ему позвоним.

Ему нужен братик. Братик или сестренка. Пора еще раз поговорить с Гэри. Они и так слишком долго тянули. Нет, она несправедлива к себе. Последние месяцы она не могла думать ни о чем, кроме судебного процесса, будь он проклят. Что ж, суд состоялся, надо жить дальше, нельзя впадать в депрессию. В следующем году ей исполнится сорок, она стареет. А она готова ко второму ребенку, ей хочется еще раз забеременеть. Сегодня вечером обсудить это не получится: он будет слишком пьян. Они поговорят в выходные. Поговорят о школах для Хьюго; возможно, ей удастся завести разговор о покупке дома. И если он упрется, черт с ним, она просто продырявит презерватив. Он и не заметит. Неужели он не видит, как отчаянно его сын нуждается в братике или сестренке, как он жаждет общения с другими детьми?

К десяти Гэри все еще не появился. Она потягивала уже третий бокал вина, приняла полтаблетки просроченного валиума, который нашла в шкафчике ванной. Но сон не шел. В будни Гэри никогда не гулял допоздна. Свой мобильный он оставил дома, связаться с ним она никак не могла. Она попыталась заснуть рядом с Хьюго — не удалось. Ей не давала покоя мысль, что Гэри может сделать с собой что-то ужасное. Не в силах усидеть на месте, она мерила шагами кухню, поглядывая на часы. В половине одиннадцатого она приняла решение. Дрожащими пальцами набрала номер. Шамира сняла трубку после третьего звонка:

— Рози, что стряслось?

Она

разразилась громкими судорожными всхлипами, сквозь которые прорывались нечленораздельные слова. Сначала она хотела позвонить Айше, но побоялась нарваться на Гектора. В ее сознание стал проникать встревоженный голос Шамиры: та засыпала ее вопросами. Она слышала, как Билал на другом конце провода спрашивает жену, что случилось.

Она несколько раз глубоко вздохнула, обрела дар речи:

— Я не знаю, где Гэри. Мне страшно.

— Хочешь приехать к нам? — Она услышала, как Билал выразил протест, но Шамира быстро его осадила. — Приезжай. Приезжай прямо сейчас.

Хьюго захныкал, когда она понесла его в машину, но мальчик тут же вновь погрузился в сон, едва она пристегнула его в автокресле. Она плохо понимала, как ей удалось доехать до дома подруги, ведь она была пьяна, взвинчена, с трудом видела дорогу сквозь слезы.

Шамира забрала у нее Хьюго и положила его спать рядом с Ибби.

Билал, в спортивных штанах и толстовке с капюшоном, пил чай, когда приехала Рози.

— Я боюсь, он сделает с собой что-нибудь ужасное.

— Ты знаешь, где он?

Рози покачала головой:

— Он сказал, что пойдет в паб.

— В какой?

Билал задавал вопросы отрывистым резким тоном. Она не могла ему отвечать — смотрела на свои ноги. Ей нужны новые тапочки. Те, что были на ней, протерлись на швах, разваливались. Она понятия не имела, в какой паб отправился ее муж; она не знала, в какие пабы он ходит. Это была его другая жизнь, в которой не было места ни ей, ни Хьюго. И она не хотела знать, какие заведения он посещает, с кем встречается, что делает в пьяном угаре.

— Не знаю.

Билал одним глотком допил чай:

— Я найду его.

Рози заметила, как ее подруга с мужем переглянулись. Глаза Шамиры полнились откровенной, неприкрытой благодарностью.

Она неуклюже поднялась на ноги:

— Я с тобой.

— Нет.

Она вырвалась от Шамиры и последовала за Билалом в прихожую.

— Билал его найдет, — крикнула ей вслед подруга.

— Нет, я иду с ним. Он — мой муж. Я должна пойти.

Сначала они отправились в «Клифтон», находившийся поблизости от ее дома, но этот паб уже закрылся. Они заглянули в «Терминус», потом в ирландский паб на Квинз-парейд и затем отправились в Коллингвуд. Гэри они нашли в пабе на Джонстон-стрит. Он сидел в глубине зала, за одним столиком с тремя незнакомыми ей мужчинами. Когда они приблизились к ним, она увидела, что двое из мужчин — аборигены. Она была рада, что с ней Билал. Он знал, что сказать, как действовать, что делать. Он защитит ее.

Гэри был мертвецки пьян. Ему пришлось прищуриться, чтобы сфокусировать взгляд. Узнав их, он разразился хохотом. Повернулся к одному из своих собутыльников. Это был огромный тучный мужчина — сплошь одно толстое, ходящее ходуном брюхо. Его круглое, как луна, лицо и обритая голова имели цвет темного эля; кожа обветренная, жесткая, как подошва. Один глаз был полузакрыт, под ним расплывается багровый синяк. Гэри ткнул пальцем в Билала.

— Это он, — заплетающимся языком произнес он. — Тот самый мужик, из ваших, про которого я вам говорил.

Вид у Гэри был горделивый, будто Билал появился в пабе по его повелению.

Жирный абориген протянул ему руку. Рози отметила, что он несколько раз ломал нос, что его руку, словно паутина, оплетают поблекшие татуировки.

— Как дела, братан?

Билал пожал руки обоим аборигенам. Третий из незнакомцев, белый, тщедушный молодой парень в надетой козырьком назад замусоленной бейсболке с надписью «Мэгпайз» [100] , тарабанил пальцем по столу. Билал его проигнорировал.

100

«Мэгпайз» (букв. «Сороки») — название нескольких футбольных команд и клубов Австралии (от черно-белой формы игроков).