Поселок
Шрифт:
из-за бабушки поссорились, и Наташа не знала, останется ли он ночевать…
За их спинами, утопая в сумерках, молчаливо стояли деревья сада. К дому тянулась
дорожка, заросшая по краям высокой травой. Дорожка извивалась, исчезала и появлялась
снова… На ленивой волне хлюпала лодка, привязанная к коряге. Ее серый дощатый нос лежал
на воде, отражаясь в зареве заката, и, казалось, то была не лодка, а большая рыба или акула,
открывающая и закрывающая пасть. Наташе было трудно
их нельзя было удержать. Она старалась ничего не пропустить и ждала, когда закончится эта
странная картина. Но вот берега и поваленного дерева, на котором они с папкой сидели, не
стало, вода вздулась, подступила к груди, к плечам, и вместе с Наташей неслышно
заплескалась о незнакомые берега. А потом на месте водной глади появились тонкие острые
верхушки, опущенные вниз головой, и небо, уже потухающее, оказалось ниже деревьев…
Наташе стало холодно, она прижалась к боку Роберта, и, укрытая его пиджаком, заснула у
него на коленях. Потом смутно слышала, как на крыльце, передавая ее маме на руки, он
зашептал что-то. Минутой позже еще раз что-то сказал, и его шаги прошуршали по траве и
затихли на улице…
Это было вчера, а сегодня, когда в доме стояла тишина, и солнце поднималось над
Поселком, стало заметнее отсутствие папы, Наташа вдруг почувствовала непонятную свою
вину.
Она села на край постели, прислушалась.
Муха билась о стекло, жужжа, рвалась к свету. Взбудораженный Борькой, проскочил через
тропинку Плутон. На кухне тихо звякнула тарелка, мама готовила завтрак. Есть не хотелось.
Наташа подошла к окну. Муха расплылась в большое пятно. У мамы упала ложка.
Послышались ее шаги… Наташе есть не хотелось. Она бы спряталась, чтобы оттянуть время.
Пятно сузилось, снова обернулось мухой с прозрачными крыльями и кривой ножкой,
высунувшейся из головы и обутой в ботинок.
39
– Наташа, пошли есть.
Сегодня мама казалась хмурой. Двигалась медленно. Ее взгляд был задумчив. Ей, как и
Наташе, наверное, было скучно. Густые темные волосы, беспорядочно разбросанные по
голым плечам, свисали почти до самых лопаток, прикрывая вырез ночной рубашки.
– О, боже! – произнесла мама, посмотрев на себя в зеркало. – Ведьма!
В трехстворчатом отражении трюмо стояли три мамы, три поворачивающиеся головы, три
ночных рубашки.
Это не рассмешило Наташу. .
На кухне она сидела над кашей. Манная каша казалась горькой, чай – кислым. Хлеб с
маслом, когда мама отвернулась, был спрятан в карман, кашу пришлось тихонько перелить в
кастрюлю, когда мама снова ушла к зеркалу.
– Удивительно, – сказала мама, как только Наташа соскочила со стула, –
прекрасно ешь. И никто не требует, и никто не шумит.
– Кого нет? – переспросила Наташа.
– Кого, его… дяди Роберта, – произнесла мама.
Наташа поджала губы.
– Нет уж, мамочка, – и наклонив голову на бок, добавила – он папа.
– Был папа, да весь вышел, – не настойчиво, с едва заметной досадой ответила мама.
Наташа представила, как это могло произойти. Вот он – папа. Настолько огромный, что
своими руками, ногами, и всем, что было при нем, заполнил бабушкин дом – комнаты,
коридор, кухню, все углы, умудрился гигантскими ступнями своих ног расположиться под
кроватями. Одной ногой под маминой, другой – под Наташиной. Его шея каким-то образом
влезла в дымоход печки, которой бабушка давно уже не пользовалась, а голове не хватило
места – она смешно разместилась на трубе и осталась торчать там, как скворечник,
возвышаясь над всеми соседскими крышами. Потом папе надоело жить в такой тесноте, он
стал ворочаться и по частям выходить из дому. Последняя, наверное, покинула дом –
скатилась с крыши – голова, когда услышала бабушкины нехорошие слова. А может быть,
еще и не скатилась. И если это так, то очень печально: сам папа без головы где-то ходит
теперь беспризорный, а его мама, бабушка Нелли, будет потом говорить, что он потерял
голову окончательно.
Наташа понимала, что все придуманное смешно, но смеяться почему-то не хотелось.
Когда Наташа спрыгнула со ступенек крыльца, она поняла, что опоздала. Борька, не
дождавшись ее, уходил к озеру вглубь сада. Наташа побрела вслед. Пройдя несколько шагов,
она обернулась… На трубе дома была не папина голова, а сидела черная ворона, повернув в
сторону клюв и хитро, одним глазом следила за Наташей. «Наверное, он уехал к бабушке
Нелле», – решила Наташа, и если это было так, то оставалось только спросить у самой себя,
где же он теперь будет жить? Неужели теперь совсем чужая девочка назовет его своим папой?
Ведь недаром еще утром мама сказала ей, чтобы она не расстраивалась – они найдут себе
другого папу, еще лучше. Наташа подумала, что это будет совсем чужой дядька. Она
представила его очень чужим и даже страшным, и, забыв, что впереди идет Борька, тихо
всхлипнула, закрыв ладонями лицо. Борька остановился, сказал угрюмо «чего ты?». Наташа
его не услышала. И про себя сказала маме, что ей не нужен другой, ей нужен только ее папа.
– Ты чего? – снова повторил Борька.
Внизу заблестела вода. Солнце поднялось и пекло макушку. Такое же яркое, но не очень