Пошел купаться Уверлей

Высоцкий Сергей Александрович

— Вечером поговорим. Когда гости утихнут.

Оставшееся до вечера время Фризе употребил с большой пользой: разжился стареньким «жигуленком» первой модели.

К знакомым, у которых можно было бы позаимствовать на несколько дней автомашину, он обращаться не посмел. Все они служили в правовых ведомствах, и о степени их надежности Фризе судить не мог. А единственного старого приятеля, которому он доверял, Владимир держал в резерве. Его помощь могла понадобиться в любой момент. И лишить его колес было бы опрометчиво.

Фризе

поехал в Пушкин, на авторынок, и около часа употребил на осмотр товара. Каких автомобилей здесь только не было! От сверкающих лаком и хромом «Гранд Чероки» до «БМВ» довоенного выпуска, на которых, вполне возможно, ездили штандартенфюреры. Если и не настоящие, то кинематографические. Скромных, стареньких отечественных марок тоже хватало. Владимира интересовали не только сами «аппараты», но и продавцы. Он выбрал серенькую первую модель «жигулей» с приличным, устойчиво работающим движком. Внешний вид машины, несмотря на все ухищрения продавца, оставлял желать лучшего, но это не смутило Фризе. «Лишь бы гаишники не придрались», — подумал он, критически обследовав машину.

И хозяин вполне устраивал. Плотный круглолицый мужичок лет сорока пяти, уже плешивый, с хитрыми, липучими глазками. Он пристально следил за каждым движением потенциального покупателя, прожужжав Владимиру все уши восхвалением своего вышедшего в тираж «коня».

Владимир не перебивал его, не спорил. Внимательно все проверил, попробовал, не провалится ли пол в кабине.

Спросил:

— Сколько?

— Две.

Фризе закрыл капот и направился к соседней машине.

— Мужик! — продавец схватил его за рукав. — Ты куда? Поторгуемся.

— Тысяча четыреста.

— И твое оформление!

— Давай сядем в тачку, — предложил Фризе.

— Больше не спущу, — проинформировал плешивый, настороженно вглядываясь в лицо Владимира.

— Я плачу, сколько запросили, но с одним условием — вы прямо сейчас оформляете на меня доверенность. На один месяц.

Мужик долго молчал, постукивая волосатым пальцем по колену, наконец заявил:

— Нет, нет! Ты машину разобьешь или перепродашь.

— В Америку.

— Как это в Америку? — Шутку владелец «жигулей» не понял, поэтому Фризе не стал развивать тему.

— Вы ведь продали бы мне тачку за тысячу четыреста?

— Да! Но с твоим оформлением!

— Я вам и даю такую сумму. А через месяц тачку верну. Если от нее что-то останется.

— А деньги?

Владимир вздохнул:

— Деньги сейчас. И назад не потребую. У вас и «капуста» останется, и ваш металлолом.

— Но, но! Она еще года два побегает.

— Согласны?

— Нет! Тут какая-то афера! Ты на моей тачке человека собьешь или грабанешь банк, а я отвечай!

— У вас же останется копия доверенности с моими паспортными данными.

— А вдруг паспорт фальшивый.

— Ну, нет так нет! — Фризе с трудом выбрался из «жигулей».

Он решил пойти по второму кругу, с сожалением

констатировав: «Физиономист из меня получился плохой, теряю квалификацию». Однако не прошло и пары минут, как его бесцеремонно дернули за рукав: плешивый крепыш заговорщицки подмигнул и жестом пригласил подойти к машине.

— На болтовню времени нет, — отрезал Фризе. — Да или нет?

— Да. Но… — мужик смотрел умоляюще. — Есть несколько вопросов.

— Мое условие — оформить все немедленно.

— Я об этом же. Но за оформление будете платить вы.

— Хорошо. — Владимир улыбнулся, отметив, что продавец впервые обратился к нему на вы. Что ж, и так бывает.

Пришлось и еще помучиться с владельцем: внимательно изучив паспорт, тот потребовал, чтобы Фризе снял ксерокопию. Из этого у плешивого ничего не выгорело. Потом он бегал в пункт обмена валюты — проверял, не вручил ли ему покупатель фальшивые стодолларовые купюры. «Капюры», как он их называл. Поворчал, что они старого образца.

В шестом часу Фризе высадил Ручкина Павла Петровича — так величали продавца — у подъезда его панельного хрущевского дома на Путиловской улице.

— Вы поосторожней с ней! — придирчивым, хозяйским взглядом оглядев в последний раз автомашину, напутствовал Павел Петрович Владимира. Наверное, уже прикидывал, как через месяц повезет ее снова на авторынок. — Движок у лайбы хоть куда! — Он вздохнул. Наверное, какие-то сомнения все же грызли ему душу. — Телефончик у вас есть, адресок тоже. Как справите дела — дайте весточку.

Первые проблески

Корнилов пожалел, что не спросил у Бориса Федоровича, в каком доме он живет, не спросил даже фамилии. Конечно, найти его не составит особого труда — любой житель Батова наверняка укажет, где обитает человек, записывающий голоса птиц. Досадно было другое — он, Корнилов, живет в этих местах уже несколько лет и почти ни с кем не познакомился, не завел дружбы. Какая-то линия отчуждения пролегла между ним и местными жителями. Нет у него хороших знакомых и среди дачников.

Людей можно понять. Всем известно, что на берегу Оредежа поселился отставной генерал. Кто будет набиваться в друзья? Неудобно. Одним деликатность не позволяет. Другим — застарелое недоброжелательство к милиции: «Еще чего! Стану я водиться с ментом!» А пьяниц, которым море по колено, он и сам отвадил, когда зачастили «на огонек». То стрельнуть деньжат, то просто попросить до завтра поллитровку.

Но сам-то он? Почему отгородился от людей?

Своим успехам на службе в уголовном розыске Игорь Васильевич во многом был обязан особым даром общения. Умел располагать к себе людей. Даже уголовников. В молодости, работая участковым оперуполномоченным, не побоялся пойти ночью на Смоленское кладбище на правеж, куда его пригласили однажды воры. И, сумев сказать им свое «петушиное слово», ушел без потерь тогда, когда посчитал нужным.