Пошел купаться Уверлей
Шрифт:
— Не обращай внимания, простой советский человек. Это я так, смешинка в рот попала.
Сердитый Филин шел к своей машине и думал: ну вот, ему опять достались архивы. Он что? Специалист по архивам? А капитана Диму небось опять отправят в такое место, где поят коньяком.
Евгений не претендовал на «Багратион». Пускай это будет обыкновенный трехзвездочный, но архив?
Он посмотрел карту. Архив Трамвайно-троллейбусного управления был самым близким.
«Не факт, что там мне повезет, — подумал старший
Но Священная книга ошиблась. «Замороженная» тетенька, начальница над личными делами, помогла ему найти нужную папку. В этой папке, во-первых, имелась фотография молоденького мужчины, очень похожего на умершего Бубнова, начальника Третьего участка пути («Он что, и родился начальником?» — подумал повеселевший Филин). А, во-вторых, был подшит к остальным документам пожелтевший от времени листок, называвшийся «Автобиография». И такой же дряхлый листок — «Характеристика».
— Я возьму? — посмотрел на женщину Евгений.
— Пишите расписку, — сказала начальница, которую звали Елена Николаевна.
— Он же помер.
— Расписку! — Елена Николаевна была непреклонна.
Филин и не сопротивлялся. Пока он писал расписку, выяснил, что Бубнов звонил недели две назад. Собирался заехать. Взять справку для стажа.
Возбужденный Филин просто ворвался в комнату. Посмотрев на немногочисленное воинство сыщиков, он сказал, едва сдерживая эмоции:
— Вот! Тут вся разгадка! — и потряс старенькой папкой.
— Тебя гаишники не задерживали? — поинтересовался полковник.
— Нет! Не задерживали, — не очень уверенно ответил Евгений. И подозрительно посмотрел на Ушана. — А почему вы спрашиваете?
— Потому!
— Вы не понимаете! Здесь ответы на все вопросы! И старая фотка того мужика! — Он опять потряс папку.
— Какого мужика? — спросил Ушан.
— Того! Где нашли «жмурика». Бубнова.
— Во-первых, не «жмурика», а мертвеца.
— Я дал расписку, что верну папку сегодня!
— А я не писал никакой расписки, — усмехнулся полковник. — Давай сюда! — Он почти вырвал из рук старлея документы. — Теперь это вещественное доказательство.
Розов краем глаза заметил, что Филин все еще стоит, и нетерпеливо показал на стул. Пролистал папку раз, потом другой.
— Ну, с Бубновым-то все ясно. — Полковник внимательно пригляделся к старенькой фотографии. — Надутый какой! И что будем делать?
Он опять стал листать старенькие бумажки в папке. А потом постучал длинным указательным пальцем по листику с характеристикой:
— Не поинтересовался, кто подписал?
— Поинтересовался. Мадам не знает. Какой-то Шубников.
— А как зовут? Тут написана одна буква: Д.
Якушевский насторожился и смотрел
— Так это все разъясняет! — по инерции продолжал гнуть свое Филин. Но уже прежнего задора в нем не было — Пришел в гости к Бубнову, он его и… — Евгений сделал красноречивый жест. — А избавиться не успел. Умер.
— Кто пришел? — спросил полковник.
— Кто, кто… Этот самый и пришел, Шубников.
— Так с того времени, как этот Шубников подписывал характеристику, прошло лет тридцать! Ему что, некуда пойти было? И не факт, что они дружили.
— А что, не бывает? Люди иногда всю жизнь дружат! — огрызнулся Евгений.
— А почему убил? Об этом в твоей папке сказано?
— Нет, конечно. Но это многое проясняет. Детали…
— Детали. Это понятно. Это всегда важно. А главную деталь — почему убил? Ты можешь прояснить?
— Ну… Ну… — Евгений вскочил со стула и попытался забрать у полковника папку. Как будто в ней были ответы на все вопросы. Но тот прихлопнул папку ладонью. Он и не собирался отдавать ее Филину.
— Сейчас во всем разберемся, — успокоил старшего лейтенанта Ушан. — Мы тут с Димитрием Антоновичем еще не решили, что делать. А теперь и ты важную информацию принес. Правильно, капитан?
Якушевский пожал плечами. Он внимательно вслушивался в перепалку возмущенного товарища с полковником. «Не сорвался бы с цепи Женюра», — подумал он.
— Ну, так что, Димитрий, как поступим дальше?
— Когда я пришел в Институт, попугай сказал: «Пришлепал, Димон». Откуда он узнал, что я — Димон? У него ведь не спросишь? А у Шубникова подпись под характеристикой: Д. Шубников. Д. Отсюда и танцевать надо. Женя выяснил, Женя и продолжит.
— Ну-ну! — как-то загадочно пообещал Ушан…
В Институте в этот рабочий, а не «банный» день было так же уныло и пустынно. В знакомой комнате только попугай не очень внятно пробормотал, увидев Якушевского:
— Пришлепал, алкоголик.
В прошлый раз он не заметил множества небольших бумажек, накленных на канцелярский шкаф. Правда, тогда на нем сидел попугай и вещал всякую чушь. Такие бумажки с разными изречениями жена Глафира наклеивала на холодильник. Правда, были среди них и дельные. Например, «Не суй в огонь руку, обожжешься»! Здесь на бумажках красовались различные цитаты. Дмитрия особенно заинтересовала одна из них:
«Трынды, трынды, балалайка, трынды, трыкалка моя…»
Рядом стоял большой вопросительный знак. Около слов «семантика», «изобразительные средства» и «заговор» ютились маленькие вопросики. И совсем уж непонятное Якушевскому слово «диподия». Судя по тому, что попугай их ни разу не упомянул, они были ему неведомы.
Димон вздохнул. А потом вдруг сказал вслух:
— Зато я знаю латынь! Homo homini lupus est!
— Дурак! — сказал попугай и опять затих.
«Слово “дурак” — главное в его лексиконе», — усмехнулся капитан.