Посидим по-хорошему
Шрифт:
– Папа! – крикнула женщина. – Папочка, родной, ты живой?!
Он ничего не ответил ей, только стоял и улыбался. Отец выглядел таким, каким Катя запомнила его, молодым, крепким, весёлым. Белая рубашка с коротким рукавом, светлые волосы, аккуратно зачёсанные назад, часы на руке и добрая улыбка. Он постоял немного, посмотрел вокруг, ещё раз улыбнулся и, помахав дочери рукой, пошёл в обратный путь. Катерина хотела приблизиться к нему, догнать, обнять, поблагодарить за всё, сказать то, чего не успела сказать при жизни, но не смогла. Её новое жилище было словно закрыто прозрачным стеклянным куполом, из которого
От яркого света Катя открыла глаза. Она не сразу поняла, где находится, и что с ней произошло. Её знобило, сильно хотелось пить. Она увидела врачей и самого зав. отделением, которые с удивлением смотрели на неё. Чуть дальше толпились медсёстры и сиделка Кирилловна. Зав. отделением посмотрел на часы и сказал вполголоса:
– С возвращением, сударыня. Мы уж и не чаяли… Живуче женское племя!
Он пощупал у больной пульс, потом строго сказал присутствующим:
– Что уставились? Не в зоопарке…! – Затем, взглянув на Кирилловну, сказал, – Дайте ей воды. Я позже зайду.
Катя чихала не переставая, пока сиделка не подала ей стакан с водой.
– Ничего, деточка, это скоро пройдёт… – успокаивала её Кирилловна, – Так всегда бывает, поверь мне, я за сорок лет всякого насмотрелась.
Катерина постепенно приходила в себя, озноб прекратился, лишь немного кружилась голова.
– Спасибо, – сказала женщина, возвращая пустой стакан сиделке.
– Ну что, побывала дома? – прищурясь спросила Кирилловна.
– Что? – опешила Катерина, – Вы это о чём?
– Об этом самом… – улыбалась Кирилловна, – Здесь многие через это прошли и ничего… Многие-то не вернулись, там остались.
– Где это… Там? – осторожно спросила Катя.
– На том свете, девочка, где же ещё… И на твою долю выпало, да знать время ещё не пришло, вот тебя и вернули.
– Но меня там никто ни о чём не спрашивал…
– Кто же о таких вещах спрашивать-то станет? Вернули – вот и радуйся.
– Мне особенно радоваться нечему, да и жить больше не хочется.
– Что ты! – замахала руками сиделка, – Господь с тобой! Такая молодая, жить да жить ещё! Детки-то есть у тебя?
– Нет у меня деток…. И мужа нет…
– Так родишь ещё! Сколько тебе годков?
– Тридцать пять.
– Родишь. Говорю тебе, родишь… Помяни моё слово!
– Я спросить хочу, – начала Катя, – Почему вас все Кирилловной зовут? Имя-то у вас какое?
– Да какие у нас имена, – махнула рукой сиделка, – Сиделка, санитарка – известное дело! Подай, прими и выйди вон. Вообще-то Марией крестили, да. Можешь звать меня Мария.
– Просто Мария? – улыбнулась Катя.
– Мария, Мария, как есть Мария! – засмеялась женщина.
– Как живёшь, Мария? Родственники есть?
– Как? – Верой и надеждой… – вздохнула женщина, – Мне не везло с родственниками, зато везло на соседей.
– Пенсии-то хватает?
– Какая пенсия?! Меня вроде, как и в живых-то нет, – прослезилась женщина, – Здесь-то я
– И давно ты здесь на нелегальном положении?
– Больше года, – вздохнула Мария и, махнув рукой, с интересом взглянула на Катю, – А как родительница твоя? Что говорит?
– Ничего не говорит. Она даже не знает, что я в больнице.
– И про диагноз не знает?
– Нет. Я не рассказывала пока…
– Вот оно что… – задумалась Мария, – А я смотрю, всё одна, да одна, не передач, ни посетителей… Ясно. Ты ей обязательно всё расскажи, – немного помолчав, сказала Мария, – Пусть помолится. Материнская молитва со дна моря достанет!
– Не знаю, – задумалась Катя, – Может быть… Потом…
– Хоть бы письмецом её осчастливила что ли?! Мать всё-таки!
– Душе страшно! – Катерина испуганно взглянула на Кирилловну, – Не знаешь, когда и от чего умрёшь.
– Неважно от чего умрёшь, главное – для чего родился! – уверенно сказала сиделка, – Ты уж там, как знаешь, а весточку матери пошли.
Кирилловна обняла Катю, и они молча сидели на больничной койке. В этот момент каждая из женщин думала о своём. Сиделка вспомнила покойного мужа Василия и погибшего в автомобильной катастрофе сына Петю. Вспоминала свою прежнюю, относительно спокойную, жизнь. Трудовой коллектив, больные, с их заботами и переживаниями, крепкая семья – всё это создавало мощную, непоколебимую точку опоры, внушало ощущение сопричастности всем происходившим на Земле событиям, частью которых она, безусловно, являлась. Теперь же ей было страшно оставаться один на один с огромным, враждебным, эгоистичным миром, в обществе, теряющем последние нравственные устои.
Катя почему-то вспомнила свои детские, дошкольные годы, уютный московский двор, кожаные сандалии, солнечное летнее утро. Вот она пятилетняя девочка, вдоволь накачавшись на качелях, вбегает в свой подъезд, поднимается на третий этаж… Дома мама, она готовит завтрак. Дверь в кухню открыта, шторы на окнах слегка колышутся от лёгкого ветерка, солнечные лучи весело падают на кухонные полки, на посуду, на маму. В кухне работает радио, звучит музыка. Строки из той песни почему-то врезались в детскую память, и Катя вновь отчётливо слышала их.
Песня пусть начинается, до небес поднимается,Светом пусть наполняется, как заря.Посидим по-хорошему, пусть виски запорошены,На земле жили – прожили мы не зря…К сожалению, всех слов она не запомнила, но то, что пришло на память, давало ясное представление о грандиозном замысле её авторов.
Спелый хлеб закачается, жизнь – она не кончается,Жизнь – она продолжается каждый раз.Будут плыть в небе радуги, будет мир, будут праздники,И шагнут внуки – правнуки дальше нас!