Посидим по-хорошему
Шрифт:
«Почему именно он? – думала она, – При чём здесь он? Интересно, а где сейчас он?»
Её знакомство с Игорем было самым, что ни на есть, прозаическим. Молодой человек помог девушке нести тяжёлую сумку. Они мило беседовали дорогой, точнее, говорил он, Игорь Торбеев – путешественник и романтик, спортсмен и поэт. Он рассказывал про Чегет, Алтай, Енисей, про экспедицию на озеро Тургояк, которое является вторым после Байкала по запасам пресной воды, не уступающей ему по прозрачности. Игорь был интересным собеседником. В спорах с ним, она пыталась оснастить себя стройными доводами, но это не всегда
– Это и есть моя точка опоры в суровой и тягостной жизни! – нередко повторял он.
Читать он любил с детства. Бывало, остальные ребята целый день гоняют мяч или пропадают на водоёме, а он сидит в укромном месте и взрослые книги почитывает. Особенно любил читать «Самиздат» и «Тамиздат». Тогда он и вошёл в зону запретной мысли и читал то, чего не было в программе. Пройдут годы, приутихнет юношеская восторженность, но навсегда вплетутся в его жизнь любовь к литературе и истории. Потом это перерастёт в острый интерес к человеческой личности вообще, к положению дел в стране, в обществе.
А вначале, бродили они вдвоём по Москве, молодые и весёлые, задавая друг другу странные, нелепые вопросы.
– Как ты думаешь, Катя, почему люди принимают решения добровольно уйти из жизни?
– Не знаю. Быть может, когда остаются в полном одиночестве, когда ощущают холод, пустоту, ужас.
Повзрослев и возмужав, Игорь стал грустным и замкнутым, будто что-то надломилось в нём. Он сторонился шумных компаний, избегал застолий и всё свободное время проводил за письменным столом.
– Что с тобой происходит? – теребила его жена, – Может хватит хандрить? О чём ты всё время думаешь?
– Трудно бывает говорить о сокровенном, а писать ещё труднее, – отвечал он, – Ты не сможешь меня понять, Катюха, прости… Я обречён на вечное внутреннее одиночество, на невозможность быть понятым другими.
Про прежнюю свою озорную весёлость и ненасытную любознательность говорил так:
– Молодые мы были, весёлые, наполненные неиссякаемой энергией молодости!
У Кати от этих разговоров скорбело сердце в предчувствии неотвратимой беды.
Вскоре Игорь потерял работу. О причине своего увольнения он нехотя рассказал жене в двух словах. Катя, конечно, догадывалась, что истинной причиной увольнения был непростой характер мужа. Он остро чувствовал несправедливость, не столько по отношению к себе, сколько к коллегам, и нередко вступался за них. Дружные и крепкие трудовые коллективы нынче большая редкость, да и предприятий, где они могли обитать, почти не осталось. В сложившейся обстановке, пользуясь всеобщей разобщённостью, начальство очень легко и быстро, без особых моральных для себя потерь, расправляется с неугодными сотрудниками, «отстреливая на дальних подступах» потенциальных зачинщиков забастовок и походов к руководству. Учитывая тот факт, что большинство рабочих мест занято «понаехавшими», риск возникновения стихийного недовольства условиями труда практически сведён к минимуму. Большинство таких сотрудников обложены ипотеками и кредитами, так что риск потерять даже такую работу, берёт верх над солидарностью, дружбой, взаимовыручкой. В подобных коллективах процветают слежка коллег друг за другом, доносы, подставы, холуйство и прочие мелкие злодейства. Выживать
– Твои рассказы и повести забирают у тебя все силы. Так и захиреть недолго, – говорила Катя проснувшемуся в полдень мужу.
– Да я бы всего себя отдал им без остатка, была бы моя воля!
Игорь сидел на кровати с закрытыми глазами и слегка покачивался из стороны в сторону.
– Вставай же, сонная тетеря! – теребила его жена.
– Да, я сонная тетеря… – тихо отвечал он.
– Обед проспишь!
– Мы созданы из того же вещества, что и наши сны, – продолжая покачиваться, отвечал Игорь, – Не мешай, я думаю.
– В одно прекрасное утро я разорву все твои бумаги и сожгу их у тебя на глазах!
– Не имеешь права, – невозмутимо заметил он, – Это моё выстраданное право – жить искусством. Теперь оставь меня, я думаю.
– Я тебе желаю поскорее прийти в себя! – говорила Катя на повышенных тонах, – Нам необходимо поговорить! Я устала и не желаю одна тащить на себе весь дом! Спасибо, что у нас нет детей, а то не знаю…
– Это тебе надо сказать спасибо, что у нас нет детей! – перебил он жену.
– Что? Что ты сказал? Да как ты посмел? Лузер! Ничтожество! Другие жёны за своими мужьями как за каменной стеной, а я потратила на тебя десять лет, и что теперь?!
– Браво! Браво! – Игорь захлопал в ладоши, – Вот это элоквенция! Браво! Обязательно вставлю эту сцену в свой роман. Как ты думаешь, уместно ли прозой? Пойми, дорогая, невежество не способствует трезвому анализу действительности. Не от того ли я любое своё переживание превращаю в прозу?
– Это твой Casus Belli? – Катя удивлённо взглянула на мужа.
– Да! – кричал Игорь, – Я живой, сложный, неоднозначный человек! Я отстаиваю право на внутреннюю свободу и независимость от всего, кроме нравственности!
– Юродивый! Без меня ты не проживёшь и года! Твои ближайшие родственнички лишат тебя единственного жилья!
– Может быть. Всё может быть, – грустно ответил Игорь, – Я не способен «размахивать руками», расчищая себе жизненное пространство. Я русский интеллигент!
Иногда в гости к супругам приходил Катин дядя, брат отца, высокий худощавый интеллигент в строгом костюме. Своим появлением ему удавалось на время разрежать обстановку. К Кате и Игорю он относился поистине с отцовской заботой. Стараясь, насколько это, возможно, заменить Кате отца, он окружил племянницу вниманием и сердечной заботой. После её вступления в законный брак, дядя не прекращал заботиться и по-прежнему наносил визиты. Дверь открыла Катерина.
– Дядя Костя! – обрадовалась племянница, – Я так рада, проходи!
– Покорнейше благодарю! – улыбнулся дядя и, поцеловав Катю, добавил, – Да-с, это вам.
– Ну, зачем? – засмущалась женщина, – Мои любимые!
– Катя взяла из рук дяди коробку с эклерами и понесла на кухню.
– Так-так! – дядя поправил перед зеркалом седую шевелюру и прошёл в кухню, – Вся в трудах?! – слегка приобняв племянницу, сказал он.
– Ты лучше о себе расскажи. Как твоя герменевтика? Как рукописи?