После нашего разрыва
Шрифт:
Но старые привычки вновь заявили свой контроль без его постоянного внимания, и через годы, прошедшие с их зачарованной осени, она вернулась к старым, разнообразив классикой, которую предпочитал Шеп. Ее музыкальный ландшафт снова стал очень узким.
— Итак, — начал Зак, выезжая на внедорожнике из подъездной дорожки, — что ты хочешь послушать?
— Ты точно знаешь, что я хочу.
Зак усмехнулся.
— Давай, Вайли. Я должен сделать этот внедорожник зоной «нет фолку».
— И заставить меня слушать какой-то мерзкий металл, Зи?
— Я должен. Или зайдеко(прим.:
— Даже не знаю, что это.
— Так необразованно. Тебе должно быть стыдно.
Она наблюдала, как Зак вертел в руках свой айфон. На его каштановых волосах, которые были завязаны в аккуратный конский хвост, отражался красно-золотистый цвет, исходящий от заходящего солнца в окне автомобиля. Его скулы были высокими и острыми, и в его глазах была эта вечная тяжелая, сексуальная вещь, которая заставляла ее пальчики на ногах поджиматься, а живот трепетать. Девушка взглянула на его руки на руле, взглядом зацепилась за маленькую татуировку фиалки на его запястье, которую она любила и ненавидела одновременно.
— Сколько у тебя татуировок? Всего?
— Всего? Хм, одиннадцать. Нет, двенадцать.
— Двенадцать! Дюжину раз ты позволял кому-то втыкать в себя иглы и впускать чернила под кожу?
Он посмотрел на нее, когда из колонок зазвучала музыка.
— Это «Bonfire Heart» Джеймса Бланта. Затем мы услышим «Mumford & Sons», Джошуа Радина, Вэнса Джоя и Люминерс. Если ты хочешь народной музыки, меньшее, что я могу сделать, это обновить свой репертуар и перемешать его с некоторым мужским фолком.
—Хорошо, — сказала она, отметив переход от Зака без фолк-зоны к сегодняшнему, затем сделала паузу, слушая.
Это было здорово. Действительно здорово.
— И да. Двенадцать раз я позволял кому-то втыкать иглы в свое тело и впускать чернила под кожу, хотя это довольно драматичный способ описать это.
— По мне, так это звучит очень правдоподобно.
— Говоришь, как настоящий эксперт. А где твои?
— Мои что?
— Твои татуировки.
Она бросила на него кислый взгляд, прежде чем посмотреть вперед.
— О, точно. У тебя нет ни одной. Ты говоришь полную чушь, Вайли.
— Так просвети меня, гений. Почему все твое тело помечено? Зачем ты это делаешь?
— Была одна девушка, которую я встретил в колледже. Эта удивительная девушка, которая сказала мне, что влюбляется в меня. И я испугался и оттолкнул ее, потому что не мог с этим справиться. Несколько недель спустя, я увидел, как она целуется с этим богатеньким чуваком из братства. Я вернулся в свою комнату в общежитии, открыл бутылку виски, и не помню пять или шесть часов спустя, но когда проснулся в луже рвоты на полу комнаты в общежитии, где она иногда спала, у меня была татуировка фиалки на запястье. Сначала я был зол на себя, но я смотрел на нее все время, и понял, что мне она нравится. Мне нравилось, что на мне было мое сожаление. Понравилось, потому что это
Вайолет уставилась на него, когда он перефразировал ее стихотворение, чувствуя резкое разочарование. Они провели столько лет врозь, и все это время она верила в его безразличие. Ей не нравилось переписывать историю, но если бы он был честен с ней, ей бы пришлось.
Джеймса Бланта сменили оживленные банджо, и Мамфорд энд Санс страстно запели: «И я буду ждать, буду ждать тебя. И я буду ждать, буду ждать тебя».
Он оттолкнул ее, да, но посмотрев на это в другом свете, может быть, девушка поделилась с ним своими сильными чувствами и не дала ему шанса подхватить. В то время как она была эмоционально открыта, он — наоборот, скрытным и загадочным. Мужчина наконец-то смог разобраться с ней, да, но он никогда не говорил ей, что чувствовал по отношению к ней. Вообще.
Впервые с того воскресного вечера, так давно, она поняла свою причастность к ситуации. Той ночью? Вайолет не сказала Заку, что он ей действительно нравился или что был замечательным. Девушка сказала ему, что начала влюбляться в него. И если она, действительно, так думала, может, ей стоило подождать. Может быть, она должна была дать ему шанс понять и принять ее чувства. Вместо этого ей сделали больно, и Вайолет разозлилась и бросилась в сильные, добрые руки Шепа Смолли.
— Прости меня, — прошептала она.
— За что? — спросил он, быстро взглянув на нее два раза подряд, прежде чем снова сосредоточился на дороге. — Нет, Вайолет. Нет. Я не принимаю твои извинения. Ты не сделала ничего плохого. Это я ушел от тебя.
— Я использовала слово «любовь», — сказала она, задаваясь вопросом, возможно ли после стольких лет, что слово «любовь» снова могло появиться между ними. — Не нравится. А люблю. Я должна была дождаться тебя. По крайней мере, еще немного подождать.
Подняв руку, Зак потер нижнюю губу большим пальцем, а затем, не глядя на нее, протянул ее к ней. Девушка сжала его руку, переплела свои пальцы с его и притянула их к своим губам.
— Я не знала, — сказала девушка. — Не знала, что ты заботишься обо мне.
— Ты никак не могла этого знать. Я вел себя как мудак.
И я буду ждать, буду ждать тебя. И я буду ждать, буду ждать тебя.
Она сделала глубокий, рваный вдох, опуская их руки на свои колени.
— А что насчет остальных? Остальных одиннадцати?
Татуировки были самой невообразимо безопасной темой на данный момент.
— Да. Хм-м. Ну, та, что на затылке, это три последних такта «Clair de Lune» — он затормозил у знака «стоп» и наклонился вперед, приподняв волосы свободной рукой, чтобы показать музыкальные ноты и слова «Votre ^ame est un paysage choisi».
— Твоя душа — это выбранный пейзаж, — прошептала она, протягивая руку, чтобы провести указательным пальцем по словам, удивляясь, как он себя чувствовал, о чем думал, когда иглы проткнули тугую кожу.