После ночи — утро
Шрифт:
«А погодка подходящая сегодня», — подумал Василий, невольно ускоряя шаги.
Из конторки дежурного по депо пахнуло застоялым запахом пота и мазута. В комнате ожидания, привалясь к вымазанным стенам, сидело несколько паровозников. Комнату отдыха повсюду прозвали острым именем «брехаловка». Чего только здесь не услышишь: здесь разберут по деталям рейс, промоют до самой последней косточки какого-нибудь незадачливого машиниста, и, пожалуй, ни в одном учебном заведении не получишь столько знаний, как в этой комнате с таким неприветливым названием.
Сейчас здесь слушали пожилого
Убедившись, что кочегара еще нет, Василий присоединился к остальным.
— Вот так-то бывает, зеленые капели, — закончил свой рассказ Куприн, поглядев на молодых паровозников, и, повернувшись к Катункину, спросил: — А ты, Василий, безаварийные за этот год получишь?
Василий нехотя ответил:
— Еще неизвестно. Как свой последний рейс в этом году проведу.
— Да, это ты, брат, правильно говоришь — еще неизвестно. Можно целый год работать без заминки, а за один рейс такое натворить, что потом годами не расхлебаешь. Работа наша, паровозная, такая. Вот ведь, кажется, все знаешь, все учитываешь, что с другими было, а случаи непредвиденные все-таки появляются. Еще много зависит от того, какие у тебя напарники. Если дружные, за свою работу болеют — и дело клеится. А бывают такие — стараются на других прокатиться… Проедет на мягком сиденье, как пассажир, — и домой. Вот так-то, зеленые капели, — повернулся Куприн снова к молодым паровозникам.
Вскоре пришел кочегар Катункина, шустрый чернявый паренек лет девятнадцати, и Василий всей бригадой отправился на паровоз.
Их паровоз стоял под поездом, готовый к отправлению.
Напарник Катункина Виктор Григорьев дремал в будке, облокотясь о подоконник. Увидев вошедшую смену, он встрепенулся:
— Наконец-то… А тут дежурный по парку уже прибежал справляться… Хотел паровоз от состава отцеплять, а я упросил. Отцепи, а вы другого поезда будете часа три ждать.
Василий взял молоток и слез с паровоза. При осмотре он обнаружил, что необходимо заменить две тормозные колодки.
— Я считал, что их хватит еще на один рейс, — оправдывался Григорьев. — Зачем зря колодки расходовать?
— Экономия нужна не там, где она угрожает безопасности движения поездов, — поправил его Катункин.
Пока возились с колодками, открыли выходной светофор, — подошел главный кондуктор.
— Паровознички, поторапливайтесь, а то поезд из графика выбьем! — закричал он, подавая Катункину справку о тормозах.
— Ну, как шел поезд? — спросил Василий у Григорьева, залезая в будку, когда все было готово.
— Катится, как по маслу, — бойко ответил Григорьев. — Да, чуть не забыл. Тут меня начальство упросило три вагона с семьями в голову прицепить. Говорят, Катункин возражать не будет. Он тяжеловесник.
— Что же ты раньше молчал! — с сердцем проговорил Катункин. — Надо же посмотреть, как их там вагонники сцепили.
— Чего их смотреть, — заторопил главный кондуктор, — справка о тормозах у тебя есть, — стало быть, все вагонниками проверено и сделано как надо. Ты что, Василий
— Ладно, ладно, — уступил Василий, — раскричался, как свекровь в ненастную погоду. Щеки от натуги полопаются.
Далеко в горы понесся призывный голос паровоза. Но взять с места было не так легко. Состав долго стоял без движения, и его пришлось взад-вперед раскачивать. Поезд скрипел и вздрагивал.
Со станции сразу начинался подъем, который тянулся два перегона, и нужно было, как говорят паровозники, «отваливать все на все».
Когда выехали за город и навстречу рванулись телеграфные столбы, Василий повеселел. Он, высунувшись в окошко, всей грудью вдыхал встречный обжигающий воздух, такой крепкий, что от него, как от вина, кружилась голова. Все воспринималось с необычайным любопытством. Вон остановились и ждут, когда пройдет поезд, две лыжницы, за ними далеко в горы извилистыми змейками убегали лыжни. Проезжая мимо девушек, Василий разглядел их лица. Похорошевшие от мороза и ходьбы, с густым инеем на бровях и ресницах, они были под стать ослепительно сверкающему зимнему утру и этому девственно чистому снежному лесу.
Грохот металла разносился далеко по горам. Звонко стучали выхлопы в дымовой трубе, пуская высоко в небо кольца дыма.
Проехали первую станцию. Некоторое время шла рядом, а потом начала отставать покрытая сизой дымкой вершина Таганая, промелькнул справа обелиск «Европа — Азия», выхлопы в трубе участились, потом начали затихать. Поезд уже не нуждался, чтобы его тащили.
Василий переждал, пока большая часть состава перейдет через перевал, медленно потянул на себя рычаг регулятора. Подталкиваемый с хвоста, паровоз набирал скорость. Василий взял себе за правило на этом уклоне пробовать тормоза: тормознуть и посмотреть, с каким поездом приходится иметь дело. До оборотного депо еще сто километров пути: подъемы, уклоны и обрывные места. А поезд надо вести все время плавно. Вот и сейчас начинается тринадцатикилометровый уклон.
Василий медленно повернул ручку крана машиниста до тормозного положения и сразу почувствовал, как от затылка по спине стал пробегать у него холод: состав без воздуха! Нечем тормозить. В кране, только чуть пошипев, прекратился выпуск. Стараясь сохранить спокойствие, Василий быстро перевел реверс на обратный ход и открыл регулятор. Но контропар не помогал. Тогда он дал три длинных свистка, чтобы кондукторская бригада прикрутила ручные тормоза на своих площадках, хотя знал, что и это не поможет на таком уклоне. Теперь все, что можно было сделать, — сделано.
А колосс в две тысячи тонн весом продолжал катиться под гору, с каждой секундой ускоряя свой бег. Он напоминал сейчас разъяренного зверя перед страшным прыжком на свою жертву.
Василий на миг представил себе, как на станцию с бешеной скоростью врывается его поезд, с воем и скрежетом начинает давить все стоящее на его пути, подминая под себя людей. И все это должно произойти через каких-нибудь десять минут…
Он взглянул на свою бригаду: помощник и кочегар смотрели на него расширенными глазами.