После перемен

Извращённый отшельник

Раннее утро в особняке Кобаяси началось с тихой суеты. Лучшие врачи Токио, обитавшие в специально оборудованном медицинском крыле дома, были подняты на ноги ещё до рассвета. Они проводили тест за тестом, пока Казума находился в полубессознательном состоянии, то проваливаясь в сон, то ненадолго приходя в себя.

К середине дня результаты были готовы.

Врач преклонных лет — светило японской неврологии, которого Изаму лично пригласил из лучшей клиники страны — раскладывал перед собравшимися снимки и заключения. Движения были

неторопливыми и точными, как у человека, привыкшего сообщать тяжёлые новости.

Изаму сидел во главе стола, лицо казалось высеченным из камня. По правую руку от него застыла Каору, сменившая вчерашнее платье на строгий брючный костюм, под глазами тени, выдающие бессонную ночь. Дзюмпей, принявший душ и переодевшийся в свежую рубашку, которую ему принесли по распоряжению Изаму, устроился чуть поодаль, нервно постукивая пальцами по столешнице из красного дерева.

— Состояние Казумы-куна стабильно, — начал врач с особой профессиональной сдержанностью, за которой обычно скрываются непростые новости. — Но, как мы и подозревали, у него наблюдаются признаки частичной амнезии.

Каору нахмурилась, пальцы сжали подол пиджака. Дзюмпей замер, перестав отбивать свой нервный ритм.

— Объясните подробнее, — спокойно произнёс Изаму, хотя в голосе проскользнула едва заметная нотка напряжения.

— Речь идёт о ретроградной амнезии, — продолжил врач, аккуратно раскладывая снимки мозга на столе. На них светились разноцветные области, похожие на карту неизвестного архипелага. — Она затрагивает определённые аспекты памяти, связанные с социальными связями. Казума-кун не помнит людей, с которыми был знаком, а также их роли в его жизни.

Тишина в комнате стала почти осязаемой. Где-то в саду пела птица, сейчас её трель казалась неуместно беззаботной.

— Он не помнит… никого? — с трудом выдавила Каору, голос дрогнул.

— Именно так, — кивнул врач, поправляя очки в золотой оправе. — Более того, он не может вспомнить своё хобби, любимые занятия, важные события прошлого. Всё, что связано с эмоциональными привязанностями, словно стёрто.

Дзюмпей подался вперёд, взгляд стал острым:

— А что насчёт его интеллекта? Знаний? — В его голосе слышалась почти отчаянная надежда.

Врач впервые за всё время слегка улыбнулся:

— Здесь всё в полном порядке. Он прекрасно помнит всё, что связано с науками, учёбой и общими понятиями. Его аналитическое мышление, судя по тестам, не пострадало.

— То есть, он всё тот же гений, только без воспоминаний? — холодно уточнил Изаму, складывая пальцы в замок.

— Всё так, Кобаяси-сама, — врач нервно поправил очки. — Но важно понимать, что память может начать восстанавливаться в любой момент.

— Или не начать, — бесстрастно добавил Дзюмпей. Его глаза потемнели, как грозовые тучи за окном. Неужели их связь отца и сына утеряна навсегда?

Врач замолчал, соглашаясь…

* * *

Вечер.

Особняк

Кобаяси. Сад.

Трое взрослых собрались в небольшой беседке возле пруда. Шум воды из декоративного водопада создавал идеальную звуковую завесу для разговора, который не предназначался для чужих ушей.

Изаму смотрел на Дзюмпея, держа руки за спиной. Взгляд старческих глаз был твёрд, как камень, а голос звучал размеренно, но с давлением, которому невозможно было противиться:

— Ты понимаешь, Дзюмпей, что это шанс. Шанс, которого мы с Каору лишились много лет назад.

Дзюмпей достал сигарету из помятой пачки. В тусклом свете садовых фонарей его лицо казалось осунувшимся и постаревшим.

— Шанс? — он скептически приподнял бровь, щёлкая зажигалкой. — Ты называешь потерю памяти моего сына шансом?

— Я называю это возможностью, — спокойно ответил Изаму, не отводя глаз. В голосе появились странные нотки, почти мечтательные. — Возможностью построить отношения с ним заново. Без груза прошлого. Без тех ошибок, которые привели нас к этому моменту.

Огонёк сигареты Дзюмпея вспыхнул в полумраке, как маленькая красная звезда.

— Ты хочешь оставить его здесь, — это прозвучало не как вопрос. — В своём доме. Под своим контролем.

— Именно, — коротко кивнул Изаму.

Дзюмпей затянулся, выпустил дым и посмотрел на Каору, что стояла чуть в стороне, обхватив себя руками, словно ей было холодно в этот тёплый вечер.

Снова затяжка.

— И что скажет мать? — резко бросил Дзюмпей, выпуская струю дыма в ночной воздух. Голос пропитан горечью. — Или ты уже решила, что дед будет воспитывать твоего сына, Каору?

Она медленно подняла взгляд чёрных глаз. В лунном свете её красивое бледное лицо казалось фарфоровой маской, но глаза… глаза выдавали бурю эмоций, которую не сдержать.

— Я утратила шанс быть его матерью, — её голос был тихим, но каждое слово, казалось, падало тяжёлым камнем в пруд их общего прошлого. — Если Казума останется здесь… возможно, я смогу искупить хотя бы часть своей вины.

— Искупить… — Дзюмпей усмехнулся, но без насмешки, а с застарелой болью. Стряхнул пепел, наблюдая, как серые хлопья растворяются в темноте. — Ты веришь, что за столько лет можно что-то искупить?

— Замолчи, — внезапно вмешался Изаму, голос звучал сурово. — Я не спрашиваю разрешения, Дзюмпей. Я сообщаю тебе своё решение. Казума останется здесь.

Дзюмпей резко шагнул вперёд, оказавшись лицом к лицу с Изаму. От его прежней сдержанности не осталось и следа — сейчас в нём проснулся тот человек, который когда-то осмелился увести дочь главы клана Кобаяси.

— Не делай вид, что ты не понимаешь, о чём я говорю, старик, — его лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Изаму. — Если Казуме хоть на минуту станет плохо, если он покажет, что не хочет быть здесь, я заберу его. И никакая твоя охрана не остановит меня.