После развода. Срока давности нет
Шрифт:
Глеб по секрету сказал, что скоро станет дедом, летом ждут.
Но наверное, самой большой сенсацией (разумеется, после главной пары этого дня) было то, что Андрей Ярцев, пришел на свадьбу брата с женой.
Это тоже было одной из тем для светских сплетен. Потому что они разводились уже пять лет, а тут приехала супруга как по заказу. И как приехала, с первого взгляда оценила все преимущества. Она сразу поселилась в семейном гнезде Ярцевых, обжилась, с соседями познакомилась. Андрей, даже если и имел что-то против, вынужден был смириться,
Сейчас Андрей поздравлял Марину и брата Диму, кусал губы и отводил глаза. Зато Самохин, как увидел Андрея с супругой, тут же кинулся к нему с распростертыми объятиями:
– Андрюша, Алиса, вы снова вместе, я так рад, так рад!
***
Много чего происходило, много народу толпилось.
***
Богдана с Викой словно и не заметили. Их вообще определили за дальний стол к молодежи. И это было обидно. Досадно до предела! Еще Вика постоянно ныла, ей было дискомфортно, хотелось спрятаться от всех знакомых. Богдан тихо рявкнул:
– Займись Вероникой!
И тут он увидел, как Марина входит в зал.
Стройная, тонкая, вся серебристая, как сошедшая с фэнтези-картин королева. Строгое платье в пол, покрытое брызгами сверкающих камешков. Такие же камешки на короткой густой вуали, прикрывающей серебристые волосы, забранные в высокую прическу и половину лица. А из-под вуали видно губы темно-красные.
Красивая, улыбающаяся.
Его просто повело от боли.
Он опустил голову и зажал глаза рукой.
Без срока давности
Рядом капризничала Вероника, ей скучно было за столом среди незнакомых людей, хотелось бегать. А Вика шипела на нее, заставляла сидеть на месте.
Богдан резко встал, поворачиваясь к ребенку:
– Пойдем. Хочешь побегать? Выйдем в холл.
– Ты куда? – тут же вскинулась Вика.
Но он уже взял маленькую дочку, тут же с готовностью вцепившуюся в его руку, и, не глядя по сторонам, двинулся в холл. Потому что он не мог больше сидеть там. Ему было плохо, он задыхался. А холл ресторана большой, там места много, там…
Нет ее там! Нет той, из-за которой ему сейчас больно и плохо.
– Побегай, — проговорил, отпуская дочь.
А сам отошел к дальней стене. Там было сплошное остекление, но не до пола. Вдоль широкой подоконной части низенькая лента батарей отопления. В одном месте был разрыв. Там он и устроился. Присел, уперев локти в колени, и замер, глядя в пространство.
Сердце как проклятое грохотало и сжималось в груди. А перед глазами опять Марина, губы ее улыбающиеся, и как она поворачивает голову и смотрит на этого ублюдка, Дмитрия Ярцева. Красивая, счастливая.
А он за бортом жизни, бл***! Почему так?!
Резко дернулась грудная клетка,
Курить ему надо было. Курить, срочно! Но Веронику не с кем было оставить. А она носилась по холлу, кричала:
– Смотри, как я могу! Смотри на меня, папа!
Он кивнул.
И отвернулся в другую сторону. И тут девочка подбежала, полезла к нему и зашептала, округляя светлые глазки:
– Я писять хочу, папа! Па-па!..
Он, не понимая, глянул на ребенка, потом, словно вынырнул из толщи воды, очнулся.
– Пойдем, я отведу тебя.
Куда? В зал к Вике? Нет, туда было нельзя, он бы просто не вынес. Он отвел девчушку в туалет. Плевать, что в мужской! Не в женский же. Тем, кто на него посмотрит как-то не так, он сейчас готов был морду набить. Заткнулись все, никто не пикнул. А он завел малышку в кабинку, помог спустить штанишки и колготы и усадил на унитаз.
– Давай, — сказал. – Делай свое дело.
И вот пока она там сидела на горшке, такая крохотная в своем пышном платьице, его накрыло окончательно. А… как это было ужасно. Он просто задыхался, что-то горячее и болезненное рвалось из него, но не доходило до глаз, испарялось по дороге, и от этого было еще больнее.
Сожаления, мать их. Сожаления! Горькие и отвратные. И осознание, что это теперь с ним навсегда, до конца его дней. Потому что у сожалений нет срока давности. Сколько бы ты ни вспоминал момент, когда ошибся, свернул не туда, они останутся такими же яркими, разъедающими душу. Прошлое ушло, и твоя ошибка, твой упущенный золотой шанс — все там. Ничего не вернуть и не исправить.
Ребенок давно уже свое закончил и как смог оделся, а он присел на стульчак и зажал лоб ладонью. Резкий рваный вдох, еще и еще. Девочка ластилась к нему, заглядывала в лицо:
– Папа, почему ты плачешь?
– Я не плачу.
– Он провел по лицу ладонью, стирая эмоции.
Если бы так же можно было убрать ту почти физическую боль, которая теперь выжигала его.
И нет, в зал Богдан не пошел. Он снова устроился на том приступочке у стены. А Вероника теперь вертелась рядом и то лезла к нему, то начинала шлепать по подоконнику ладошками. В конце концов, втиснулась к нему на колени, щебетала что-то, Богдан почти не слышал.
И вдруг над ухом раздалось:
– Не помешаю?
Он вскинул голову. Рядом стоял Захар Проничев, вертел в пальцах незажженную сигарету. Если бы тот сейчас хоть слово сказал, Богдан сорвался бы на него точно. Но Захар Проничев показал жестом на дверь вестибюля и поморщился.
– Покурим? Скучно одному.
Богдану так захотелось курить, просто адски. Но с ним Вероника.
– Не могу сейчас, — усадил плотнее маленькую дочку на колени.
Захар понимающе кивнул, глядя на ребенка:
– Повезло тебе, есть для кого жить.