После взрыва
Шрифт:
– Мда, словно саранча, - Сергей не переставал удивляться столь безграничной жестокости. Оказывается, не у всего есть предел.
– То есть их отпрыски с первых дней жизни приучаются к тому, что жрать себе подобных это нормально. Они растут с извращенными понятиями о добре и зле, о морали в целом.
– О чем ты говоришь..., - Игорь скептически хмыкнул.
– Здесь ни о какой морали и речи быть не может. И женщин я их видел. Они такие же жестокие, как и мужья.
День подходил к концу. Командир не мог понять, отчего устал больше - от восьми дней толкания брички или от переживаний
В скорости в клетку вошли караульные. Сначала они собрали миски, а затем напоили пленных водой из принесенного ведра. Кружка была всего одна, поэтому мужчины пили по очереди. Командир сначала пропустил своих ребят, а потом сам с удовольствием выпил три кружки. К счастью, в лагере захватчиков не было ограничений на воду, поэтому караульные не возражали. И как только дверь за выродками закрылась, Сергей моментально провалился в сон.
На часах было половина десятого утра. Кстати, почему, интересно, никто из караульных так и не забрал его часы? Неужели они не представляют для них никакой ценности? В мире, где практически все устройства, даже самые маленькие, почти полностью уничтожены, любая такая вещь считается на вес золота. Вернее, так раньше говорили. До взрыва. Сейчас само золото не имело никакого значения. А механические часы, неважно ручные или в виде будильника, могли стать даже причиной нападения и убийства.
Но не здесь. Лагерь людоедов вообще был странным. Вернее странным казалось то, как ведут себя караульные по отношению к пленным. Они наведывались шесть раз в день в строго отведенное время. Эта пунктуальность удивляла, так как ни у кого из них часов не было. По крайней мере, ручных. Сначала приносили завтрак, а через время воду. Затем следовал обед и опять водопой. Ну и под вечер пленным давали ужин и снова напиться. Естественно, меню не менялось - это по-прежнему был суп из человеческого мяса.
Командир уже третий день отказывался от пищи, принимая только воду. Вместе с ним диету держали и его подопечные. Физическое состояние разведчиков заметно ухудшалось. Из последних сил они пытались шутить и улыбаться. Но с каждым часом, даже не днем, это давалось все труднее.
Свои порции они отдавали остальным пленникам, которые периодически начинали уговаривать ребят все же принять пищу.
– Ты сам не ешь и своим ребятам не даешь, - корил командира Кирилл Валерьевич.
– Почему не даю? Я им не запрещаю. Ну а то, что сам не ем, так это мой личный выбор, - парировал Сергей.
– Они на тебя смотрят и поэтому не едят. Так бы уже давно начали. Я же вижу, что им очень тяжело переносить голод. Да и ты не железный. Чего ты хочешь добиться, умереть голодной смертью, чтобы тебя как коровью тушу разделали на части и скормили нам?
Сергей опустил голову, а потом и вовсе отвернулся, показывая, что не намерен продолжать этот разговор.
– Я не буду это есть, - буркнул он, не оборачиваясь.
– Но другим не запрещаю.
Чувство голода за эти три дня притупилось практически до нуля. Еще до взрыва он читал в книге, что сильно хочется есть только первые шесть-восемь часов. Потом голод вообще перестает ощущаться.
Но что потом? Сил с каждым днем становится все меньше. Сергей уже очень явно ощущал, что слабеет. Дальше будет еще хуже. Да и вообще, надо что-то предпринимать, ибо время идет. Как там в нашем поселке с источником, осталась ли вода? Нужно продолжать путь.
Внезапно за стеной кто-то негромко заскулил. Ашот моментально оживился и подполз к тому месту.
– Шарик, это ты?
– на глаза разведчика навернулись слезы.
В ответ пес заскулил еще громче, давая понять, что это действительно он.
– Я уже думал, что его тоже поймали. Живой наш друг.
– Мы когда на территорию выродков зашли, его уже с нами не было, - вспомнил Андрей.
– Видимо, он сбежал, а потом потихоньку в лагерь прошмыгнул и нашел нас.
– Настоящий друг! Шарик, дружище, ты не жди нас... Мы тут похоже застряли, - Ашот расплакался, поглаживая рукой стенку клетки в том месте, где предположительно находилась собака, которая стала скулить еще громче.
– Мы уже не сможем пойти домой, и взять тебя с собой... Скоро нас самих сожрут, как тех ящериц.
Парень свернулся в клубок и неслышно зарыдал. Лишь подергивание плечей говорило о том, что он плачет. Андрей подполз к другу и обнял его. Глядя на все это, у командира тоже на глаза навернулись слезы. Его ребята уже на грани. Еще немного и они сломаются, падут духом, и тогда о продолжении пути уже не может быть и речи. Надо что-то делать.
Старший подполз к подопечным и обнял обоих. Женька последовал его примеру. Остальные заключенные опустили головы.
– Пацаны, мы выберемся отсюда!
– Сергей пытался найти слова, чтобы подбодрить ребят.
– Я вам слово даю!
– Как, командир?
– Ашот поднял на него заплаканные глаза.
– Я пока не знаю, дружище, но обязательно придумаю. Вы главное не сдавайтесь. Надо вам кушать, набираться сил. Когда придет время, они вам понадобятся. Иначе вы физически не сможете отсюда сбежать.
– А ты? Так и будешь отказываться?
– На меня не смотрите. Главное сами ешьте.
– Мы так не сможем, - возразил Андрей.
– Как мы можем есть, если будем знать, что ты остаешься голодным?
– Ну, тогда считайте, что это приказ.
– Это не честно.
Командир по-дружески похлопал его по плечу и улыбнулся. Потом еле как поднялся и потопал к своей подстилке. Шарик за стеной не переставал скулить.
– Что с ним делать?
– спросил Ашот.
– А что мы можем?
– вопросом на вопрос ответил командир.
– Впрочем, раз он за эти три дня не ушел, значит, решил нас дождаться. Надо бы не заставлять нашего друга долго ждать, - Сергей подмигнул разведчику.
Ужин принесли в тоже самое время, что и вчера, и позавчера. Черт возьми, откуда такая пунктуальность без часов? Или у кого-то все-таки есть будильник. Разведчики уже по инерции поднялись со своих мест, и подошли за мисками. Чувство голода почему-то стало возвращаться, и его еще больше подстегивал аромат, шедший из ведра с едой.