Последнее царство. Русская православная цивилизация

Казин Александр

Русь золотая

Киевская София

О, светло светлая и красно украшенная земля Русская! Многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными, боярами честными, вельможами многими – всего ты исполнена, земля Русская, о правоверная вера Христианская

Слово о погибели Русской земли

Что такое Золотая Русь? Как ее отыскать, каковы ее очертания в мировом духовном пространстве?

Прежде всего – это замысел Божий о России. В. С. Соловьев утверждал, что идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности. Ф. М. Достоевский призывал судить о русском народе не по тем грехам, которые он часто совершает,

а по тому идеалу, который он сохранил в своей душе. В настоящей главе речь пойдет об идеальном историософском горизонте Святой Руси, о духовном пределе, к которому стремится ее государственность и культура. Русь Киевская и Московская суть именно Золотая Русь, воспринявшая благовестие Христа и пытавшаяся осуществить его в своем земном устроении. Насколько эта попытка удалась – об этом человек не может вынести окончательного приговора. Но постараться осмыслить Россию как духовную реальность необходимо.

* * *

Как известно, Христианская Русь началась в Киеве, после ее Крещения Владимиром Святым в 988 г. Уже в княжение сына Владимира Ярослава Мудрого в Киеве строится Софийский собор – символ утверждения Православия на славянской земле. Почти одновременно Софийский собор возводится в северо-западном центре Руси – в Новгороде.

И если Крест над цареградской (константинопольской) Софией был заменен после 1453 г. мусульманским полумесяцем, то над новгородской и киевской Софией он высится до сих пор…

Не впадая в преувеличения, можно сказать, что все мышление Древней Руси было софийным. Не только храмовая архитектура, иконопись, пение, не только порядок и строй богослужения – сифийным был весь круг русской культуры. Это относится к летописям («Повесть временных лет»), эпическим сказаниям («Слово о полку Игореве»), народным былинам и народным духовным стихам. Для наших же философских целей наиболее важно замечательное произведение первоначальной русской православной мысли – «Слово о Законе и Благодати» митрополита киевского Илариона (середина XI в.). Именно в этом «Слове» яснее всего выражена древнерусская софийность, здесь просияла умственным светом Русь золотая.

О чем же или о ком мыслит митрополит Иларион? Центральной категорией его ума является лицо («ктойность»), а не какая-либо отвлеченная сущность или закономерность. Началом, серединой и концом духовного кругозора митрополита Илариона выступает Иисус Христос. Таким образом, буквально с первого своего шага русская религиозно-философская мысль оказывается христоцентричной. София – Премудрость Божия – раскрывается для русского ума через Христа, в то время как, например, для современника Илариона, знаменитого византийского богослова Михаила Пселла, это уже проблематично: о природе Бога он учит по Орфею, Зороастру, Аммону, Пармениду, Эмпедоклу, Платону. ..

«Закон отошел, и благодать и истина всю землю заполнили» (7) – вот источник радости русского митрополита. Закон – Ветхий Завет – исполнил свою задачу, привел людей к Крещению и теперь уступает место благодати как единственному («узкому») пути к вечной жизни. Истина, таким образом, достижима только через благодать, и наоборот, благодать есть истина: это и есть софийное мышление. По сути, в сочинении митрополита Илариона мы впервые на Руси встречаемся с осознанным отождествлением истины бытия и бытия истины. Вслед за отцами Христианской Церкви Иларион утверждает, что истину нельзя знать, в ней можно только быть (или не быть). Истина не есть отвлеченное знание (гнозис), истина есть путь и жизнь, она покоится на вере, надежде и любви. Как раз по этой причине истину-благодать нельзя никому «доказать», т. е. принудить в нее поверить. Для того чтобы приблизиться к Христианской истине, – т. е. к самому Христу, – нужно уже пребывать в Нем, нужно быть окликнутым Им. «Не врагам Божиим пишем, а сынам Христовым, не чужим, а наследникам Небесного Царства»(8) – утверждает киевский митрополит, и как Православный мыслитель он глубоко прав.

В отличие от древнего Рима, юная Христианская Русь восприняла Христа не столько умом, сколько сердцем и душой, всем существом. Точнее, русский ум с самого начала оказался воцерковленным, просвещенным и обоженным христианским светом, что надолго – по сути, навсегда – оградило его от богословского рационализма. Учение митрополита Илариона – это именно богословие, а не теология, таинство, а не наука, трепетная встреча, а не рассудочная схоластика. Конечно, тут сыграла свою роль и стихийность славянского язычества, не противопоставившегося Христианству развитой космоцентрической культуры, и вообще мягкость («женственность») славянской души, резко отличной в этом плане от холодного римского разума. Можно сказать, что в «Слове» митрополита Илариона отозвались все эмпирические, земные обстоятельства Крещения Руси князем Владимиром, но в нем явно проступает прежде всего промысел Божий, определивший небесное призвание Святой Руси…

Другая важнейшая софийская черта мысли киевского первоиерарха – ясное различие закона как способа совершенствования в наличной посюсторонней жизни (от благодати как

обетования и начала жизни будущей). Здесь русская мудрость одинаково противится как Ветхому Завету, так и Риму. Если Господь принес благую весть о том, что Царство Его не от мира сего, то надо искать это Царство, идти к нему, пусть даже это чревато опасностью для жизни нынешней. Иудаизм ставит Бога в центр земного бытия («религиозный материализм»), римско-католическая курия стремится насильно подчинить его Богу, даже Православная Византия фактически разделяет человека на ангела (монаха) и мирянина (грешника) – только русский дух стремится, по Христову завету, жить на земле, как на небе. Смысл жизни там, хотя осуществляется он уже здесь, указывает своим современникам и вместе с тем нам митрополит Иларион, и русские люди вот уже тысячу лет пытаются осуществить эту правду. Собственно, в иларионовском «Слове» нашла умственное выражение единая древнерусская устремленность к преобразованию земного бытия в Боге, которая первоначально проявилась в самом выборе Православия князем Владимиром, в его нищелюбии и заботе о ближнем, в его отказе после Крещения казнить преступников, ибо это противоречит заповедям Христовым. По словам Илариона, Владимир «все цесарство (царство) Богу подчинил»(9), и точно так же поступили вслед за ним сын его Ярослав Мудрый и правнук его Владимир Мономах. Если говорить о реализации на Руси идеала симфонии (согласия) духовной и светской власти, то она в отличие от той же Византии константиновского и тем более юстиниановского периодов началась у нас при явном преобладании духовной власти, неслучайно первые русские святые Борис и Глеб предпочли мученическую смерть борьбе за земной престол. В определенном смысле «Слово о Законе и Благодати» лишь обобщает и возводит к истоку соборную практику Святой Руси, вплоть до будущих побед Святого князя Александра Невского и Святого князя Дмитрия Донского. «Слово» Илариона – это как бы предвиденное в духе национальное подвижничество, которое в 1380 г. выведет Русь на Куликово поле…

Таким образом, киевская София заложила прочное христианское основание тысячелетней России. По отношению к Богу она осуществила добровольное отдание ему всей жизни, земное бытие она поняла не как самоцельное, а как творное и относительное. Она подтвердила всемирность, а не родовую (языческую) избирательность слова Божия. Ум (логику) русский дух принял как воцерковленный разум, так что если что-то не вмещается в рассудочные рамки, то тем хуже для разума. Наконец, в личности человеческой Русь с самого начала увидела образ Божий – задача человека заключается в том, чтобы восстановить в себе его подобие. Именно этим «категорическим императивом» обусловлены знаменитые слова Илариона о том, что «не было ни одного, кто воспротивился бы благочестивому его (князя Владимира. – А. К.) повелению, а если кто и не по доброй воле крестился, то из-за страха пред повелевшим, поскольку благоверие того было соединено с властью»(10). Современный гуманизм видит в этом нарушение «прав человека», или, по меньшей мере, подобие римского насильственного установления Христианства среди еретиков. Речь идет, однако, совсем о другом – о Православии, понятом как народная норма существования, а не как логическая сумма или монашеский идеал. Иларион не только указывает в своем «Слове» на происхождение и освящение Православного русского государства – он спокойно решает тупиковый для гуманистической идеологии вопрос о свободе воли: Истина сильнее сомнения. Мы познали Истину, и Истина сделала нас свободными: мы благочестие соединили с властью, а не наоборот – как бы предвидит будущие вопросы Киевский митрополит (11). Всякая другая свобода – иллюзорна.

Сказанное означает, что из трех мировых сил, борющихся друг с другом в истории, – Креста, меча и богатства, – Русь изначально выбрала для себя Крест. Именно Крестом отмечена Русь золотая, софийная. Новгородская и киевская Софии суть живые образы древнего русского посвящения, о котором Н. В. Гоголь скажет через много лет: «Монастырь наш – Россия!» Начало русской истории проходит, несомненно, под знаком Креста, здесь симфония Церкви и Царства осуществляется в общей молитве Господу Вседержителю. Если римско-католическая Церковь впитала в себя мощное языческое рационально-юридическое начало (принизила святыню до мира), а Византия, наоборот, склонна была мир представить его грешной судьбе, чтобы не запятнать своей веры, то Русь по промыслу Божию уже с первых веков своей Христианской истории пошла, в сущности, на крестный подвиг – попыталась слить воедино святыню и жизнь, небо и землю. Немало, конечно, грехов на Руси, в том числе и со стороны власти, но они всегда осознавались как грех и искупались страданием и кровью. Полная духовного напряжения жизнь Ярослава Мудрого, воинские и политические свершения Владимира Мономаха и Александра Невского, трагическая гибель (в результате заговора) Андрея Боголюбского – вот лишь некоторые примеры такого соединения в русской душе Священства и Царства. Если и можно предъявить начальной древнерусской державе какие-то упреки, то разве лишь в использовании авторитета власти для обращения к Богу, но никак не в уничижении Бога до инструмента власти (римский соблазн).