Последнее дело Коршуна

Пеунов Вадим Константинович

Виталий Андреевич нехотя согласился.

— Давайте…

Красный карандаш запрыгал по бумагам, оставляя после себя размашистую подпись. Огромная и узкая, как готический костел, буква «Д» и целый забор закорючек должны были означать фамилию Дробот. Подписывая один из приказов, Виталий. Андреевич спросил:

— Кстати, товарищ заведующая отделом кадров, вам известно, что вы на днях едете в Киев на курсы по повышению квалификации?

— Известно.

— Это делает честь вашей догадливости.

— Мне даже известно, что вы смертельно

рады избавиться от меня.

— Вероника Антоновна! — Дробот бросил на стол карандаш. — Я, кажется, не подавал повода к подобным разговорам.

Калинович вскинула голову.

— Повод сидит у вас в приемной. Но для беспокойства у меня есть причина поважнее.

Виталий Андреевич насмешливо прищурил глаза.

— Ну? Серьезно? Поделитесь же…

— Разрешите взять приказы?

И, резко постукивая каблуками, Вероника Антоновна вышла из кабинета. Дробот не отрываясь смотрел ей вслед.

Не успела Вероника Антоновна покинуть приемную, как Зиночка поспешила к директору.

— Корреспонденцию просмотрите, Виталий Андреевич?

— Что там хорошего?

— Сведения, которые вы запрашивали у директоров районных Домов культуры, поступают слабо. А из Пустовлянского района пришел совсем странный ответ.

— Дай-ка!

Зиночка из груды писем достала нужное.

— Вот.

«Сведения, которые запрашивает областной Дом народного творчества, связаны с экономическими данными района и ничего общего не имеют с культмассовой работой. Поэтому выслать их не имею возможности.

Директор Пустовлянского Дома культуры

С. Шурыкин»

Густые брови Дробота, сросшиеся на переносице, сошлись тучей.

— Умничает. Не подействовал на него выговор. Придется похлопотать об увольнении. С обязанностями не справляется, а прикидывается поборником культуры.

— Он же служил в Советской Армии. Ногу потерял на фронте. И Дом культуры хорошо работает. Селам помогает. Он не прикидывается, — попробовала Зиночка заступиться.

— Разве в его ноге дело? Конечно, жалко такого оставить без работы. Но пойми, работнику районного Дома культуры надо знать местные условия. Если дают концерт шахтерам, то надо знать, сколько рабочих на шахте, сколько угля добывают, какие запросы у интеллигенции. Это же значит «использовать для наглядной агитации местные факты». А Шурыкин, хотя и уроженец этого же района, не знает и не хочет вникать в его жизнь.

Читая письма, которые Зиночка вынимала из надрезанных конвертов и подавала ему, Виталий Андреевич спросил:

— Мне никто не звонил?

— Вас недавно спрашивал Николай Севастьянович и просил позвонить ему, как только придете. Он сказал: очень важное дело.

— Очень важное?

— Да.

— Позвоню. У меня тоже есть важное дело, — голос Виталия Андреевича стал вкрадчив и ласков. — Ты что сегодня вечером делаешь, котик? У меня есть два билета на «Князя Игоря».

Зиночка растерялась, не нашлась что ответить.

А Дробот продолжал:

— Ну конечно… кто же со стариком в театр пойдет.

У девушки засверкали глаза.

— Виталий Андреевич! Вы… совсем, совсем не старик! И я пошла бы… Но как же Мария Васильевна?

— Приглашал, не хочет. Обиделась, что прошлый раз поздно пришел… — Он взял в свою ладонь ее мягкую руку. — Ты, наверно, думаешь, что тогда… все случайно?

Зиночку начал одолевать озноб. Она силилась перебороть его, накрепко сжав зубы, но это не помогало.

— Зиночка… вот уже третий год ты у меня работаешь… И все время я не решался сказать тебе, что люблю.

— Виталий Андреевич, но у вас жена…

— Поэтому я и не мог признаться…

— Не надо… Виталий Андреевич… Ничего мне не говорите, — чуть не плача, говорила Зиночка. — Прошу вас… у вас дети.

— В том-то и дело… Эх, Зиночка… если бы ты могла заглянуть в мое сердце… Ему не запретишь любить!

Телефонный звонок заставил Дробота вздрогнуть.

— Фу, чёрт, — сердито схватил он трубку. — Да, я слушаю. Николай? Да… да… Что?! Нину?!! — Рука с трубкой ослабла, упала на стол. С минуту Дробот сидел в мертвом оцепенении.

— Виталий Андреевич, Виталий Андреевич, что с вами? — Зиночка вцепилась в плечо Дробота и трясла его, стараясь привести в чувство. А он, закрыв в изнеможении глаза, грудью навалился на стол. В телефонной трубке неразборчиво урчал чей-то голос. Зиночка схватила ее и закричала:

— Кто это? Николай Севастьянович? Николай Севастьянович, с Виталием Андреевичем плохо!

Дробот потянулся к телефонной трубке: «Дай!»

— Николай! Когда это случилось… Где? Девятого! В Пылкове!!! Но она же была в Рымниках! Не понимаю… Хорошо, схожу.

Сейчас же пойду… Только Марии сообщу… — И он медленно опустил трубку на рычаг.

— Что, что случилось? — с глазами, полными ужаса, спрашивала Зиночка.

— Нину… у… у-би-или… Нину… Нину убили… — и закрыл глаза изуродованной ладонью.

Зиночка забыла обо всем на свете. Прилагая неимоверные усилия, она оторвала от бледного лица широкую ладонь и, прижав к своей груди голову с черными растрепавшимися волосами, как ребенка, нежно гладила Виталия Андреевича по щеке.

— Не надо… не расстраивайтесь… Может быть, это неправда… Напутали…

— В жизни у меня была только одна любовь, а остальное — увлечения. Ты прости меня, Зиночка. Мы с Ниной клялись в верности друг другу перед лицом смерти. И только злая судьба разлучила нас с ней.

— Я все знаю, Виталий Андреевич, и понимаю. Все, все… Только не надо так мучить себя…

Нежные уговоры понемногу успокаивали Дробота. Зиночка это чувствовала. Ей хотелось поднять своего возлюбленного на руки и убаюкивать, как маленького мальчонку.

— Я готов себя проклинать. Получилось так, будто Нина погибла потому, что я нарушил клятву верности. Сейчас мне очень тяжело… Лучше будет, если мы пока расстанемся… месяца на два.