Последнее испытание
Шрифт:
– Этого не будет, Пинки, – говорит Стерн. – Кирил не одобряет нашу инициативу.
– Что-о-о? – драматически восклицает девушка.
– Я тоже был слегка удивлен этим, Пинки. Но, поразмыслив как следует, я все понял. Он не хочет, чтобы его адвокаты отвлекались на посторонние вещи во время процесса, который определит, как он проживет весь остаток своей жизни.
– Чепуха, – заявляет Пинки. – Он что-то скрывает. Что?
– Пинки, я серьезно. Неужели ты думаешь, что Кирил имеет какое-то отношение к той аварии, когда в меня кто-то врезался и столкнул мою машину с дороги? Какой в этом смысл? Если уж на то пошло, есть более простые способы избавиться от своего адвоката – например, можно просто застрелить его.
Этому доводу даже Пинки ничего не может противопоставить. Поэтому она решает зайти с другой стороны.
– Но разве он может запретить нам затребовать эти данные? Он ведь больше даже не генеральный директор.
– Он
Пинки с несчастным видом опускает голову и глубоко задумывается.
– Кстати, Пинки, – вспоминает Стерн, – вчера я узнал нечто, что меня удивило. Оказывается, Кирил все же иногда ездит на своем старом «Кадиллаке».
– Он у него такой же, как у тебя?
– Не совсем, но похож, вполне можно перепутать.
«Кадиллак» Кирила на год старше, чем автомобиль Стерна, и имеет цвет немного другого оттенка. Когда Стерн покупал свою машину, его позабавил тот факт, что, оказывается, концерн «Дженерал Моторс» производит «Кадиллак Си-Ти-Эс» трех оттенков серого цвета – не считая серебристого. Цвет, в который выкрашен автомобиль Стерна, называется «лунный камень». Машина Кирила и Донателлы чуть светлее.
В этот момент в кабинет входит Марта – она хочет обсудить с отцом моменты, связанные с перекрестным допросом Венди Хох. Зная, что его дочь часто сердится на Пинки, Стерн не стал ничего рассказывать Марте по поводу планов насчет «Шевроле Малибу», принадлежащих «ПТ». Теперь, когда ей вынужденно сообщают о них, она реагирует с обычным для нее раздражением:
– Господи боже. Вы собираетесь тратить время на такую ерунду в самый разгар судебного процесса?
Кажется, что между Пинки и ее теткой вот-вот возникнет конфликт из тех, что случаются между ними довольно часто. Но, увидев по глазам деда, что это причинит ему боль, девушка неохотно ретируется. За долгие годы работы у Стерна в сфере юриспруденции появилось много друзей и знакомых. Есть среди них и такие, которые ему обязаны. Однако он не уверен, что услуги и одолжения, которые он им оказал, стоят того, чтобы кто-то из этих людей взял Пинки на работу – по крайней мере, на постоянную. Стерн говорил на эту тему с Риком, сыном Хелен, которому они с дочерью уже начали передавать кое-какие дела. Его чувство благодарности к Стерну и наличие прямой родственной связи с ним и с Пинки, вероятно, считались основаниями для того, чтобы Рик нашел для девушки местечко. Однако было сомнительно, что она сможет надолго закрепиться на этой работе. Сидя за столом, Стерн испытывает досаду и беспокойство, которые часто возникают в его душе при мыслях о Пинки, – слишком уж часто она ранит его сердце.
В конце концов он решает воспользоваться тем, что на этот раз слушания закончились раньше обычного, и отправляется домой. Он снова ощущает сильную усталость. На него наваливается приступ слабости – тревога и стресс на какое-то время берут в нем верх над всем остальным.
Съев порцию супа, он уже к шести тридцати переодевается в пижаму. Попытка что-нибудь почитать ради удовольствия оказывается безуспешной – воспоминания о перипетиях процесса не дают ему отвлечься и успокоиться. Тогда Стерн включает телевизор. Мир спорта переживает мертвый сезон – время интересных баскетбольных и хоккейных матчей еще не наступило, интересных футбольных противостояний в среду вечером не бывает. К тому же жесткие, а порой и откровенно грубые нравы, царящие на футбольных полях, привели к тому, что Стерн постепенно утрачивает интерес к этой игре. Тогда он переключается на новостные каналы. Там говорят почти исключительно о Трампе, и то, насколько каналы увлечены обсуждением его действий, расстраивает Стерна.
Он пытается заснуть – скорее потому, что понимает, что это необходимо по причине переутомления, чем потому, что ему хочется спать. Чем дольше Стерн живет на свете, тем более таинственным временем суток ему кажется ночь – и тем большее нетерпение он подчас испытывает, ожидая ее прихода. Как только он снимает слуховые аппараты, на него словно опускается мягкая подушка тишины, и окружающий мир съеживается до размеров, в которых существует только он сам. В его памяти еще остались воспоминания о прикосновениях к Хелен. Медленно, почти незаметно сознание его затягивает дымка, но она не мешает отчетливому ощущению того, что он, Стерн, жив и его чувства пока еще воспринимают окружающее. Он часто думает: воспринимал ли действительность более остро в детстве или юности? Или тогда он отличался от себя нынешнего только тем, что его руки и ноги были сильнее и действовали лучше?
Во сне он все еще способен бегать со скоростью вспугнутого оленя.
18. Венди Хох
В четверг слушания начинаются с опозданием. У Сонни возникает необходимость в срочном порядке обсудить какие-то вопросы, связанные с составом жюри присяжных на других процессах. Поэтому она совещается с несколькими
Нетрудно заметить, что, вероятно, по этой причине доктор Хох напряжена гораздо больше, чем все свидетели, выступавшие на процессе до нее. Более того, это сразу же бросается в глаза. Она крепко стискивает деревянные перила свидетельской кафедры обеими руками, словно в шторм стоит у борта корабля и опасается, что ее вот-вот смоет волной в море. По-английски она говорит с некоторым трудом, и к тому же с сильным акцентом. На лице у нее очки с большими круглыми линзами. Всякий раз, когда ей задают вопрос, она склоняет голову к плечу. Видно, что ей приходится прикладывать определенные усилия, чтобы понять, что именно у нее хотят узнать. Но, когда ей кажется, что она уловила смысл вопроса, отвечать она начинает сразу же, без всякой задержки. Ее беседа с Фелдом немного напоминает викторину, в которой главная задача приглашенного участника – угадать, что сказал его собеседник. Правда, временами она начинает говорить даже раньше, чем требуется. Однако Фелд терпелив – в таких случаях он всякий раз просит свидетельницу дослушать его до конца.
Хотя Стерн, как правило, предпочитает не признаваться в этом, он уже давно пришел к выводу, что нисколько не жалеет о том, что большую часть жизни общался с преступниками, и, более того, рад этому. Он научился получать какое-то странное эстетическое удовольствие, имея дело с плутами и хитрецами, нередко поражавшими его своим острым умом, изобретательностью и умением эксплуатировать человеческие слабости. Фигуранты уголовных дел, которые ему доводилось вести в суде, очень часто демонстрировали такое сочетание креативности и наглости, что Стерн только рот раскрывал от изумления. Нередко он тайно восхищался ими, понимая, что ему самому никогда не хватило бы смелости попытаться провернуть что-то, хотя бы отдаленно напоминавшее их «подвиги». В деле «США против Пафко» подобные эмоции у него вызывает звонок Кирила Венди Хох.
Между тем доктор Хох излагает суду свою версию. По ее словам, ее задача состояла в том, чтобы время от времени проверять базу данных, дабы убедиться, что данные клинических испытаний заносятся в нее корректно. Осуществляя очередную проверку летом 2016 года, она обратила внимание на то, что в последние месяцы был зафиксирован всплеск внезапных смертей пациентов. Поскольку тестирование проводилось двойным слепым методом, доктор Хох не знала, идет ли речь о смертях больных, принимающих «Джи-Ливиа», или же тех, кого лечили другими препаратами. Тем не менее она в конечном итоге решила, что должна в любом случае проинформировать представителя компании «ПТ», с которым регулярно контактировала, доктора Танакаву – он был правой рукой Лепа. Венди позвонила ему 14 сентября 2016 года, то есть телефонный разговор между ними состоялся более трех лет назад. На той же неделе, примерно в половину десятого утра 16 сентября по времени Тайваня – в США, а именно в округе Киндл, часы в этот момент показывали половину восьмого вечера предыдущего дня, – Венди находилась в своем кабинете. Вдруг у нее на столе зазвонил телефон. Человек на другом конце провода представился как доктор Кирил Пафко. Он сказал, что ее звонок доктору Танакаве почему-то вызвал странную реакцию компьютерных систем безопасности – они расшифровали коды данных и сами данные, связанные с инцидентами, которые привлекли ее внимание. В результате эти системы сразу же определили, что данные, которые были квалифицированы как случаи внезапной смерти пациентов, на самом деле представляли собой результат какого-то программного сбоя. После беседы с компьютерными экспертами и медиками, сообщил далее Пафко, стало ясно, что пациенты, которых записали во внезапно умершие, просто ранее отозвали свое согласие на участие в эксперименте. По словам многих специалистов, случаи, когда пациенты прекращают свое участие в тестировании лекарств, – совершенно обычное дело. Некоторые люди, к примеру, не выдерживают таких побочных эффектов, как, скажем, тошнота. Другие нарушают условия проведения эксперимента – это означает, что они не являются на прием к медикам или не реагируют на попытки связаться с ними по телефону либо через интернет.