Последнее испытание
Шрифт:
– Что Пафко попросил вас предпринять в этой ситуации? – спрашивает Фелд.
– Скорректировать базу данных, – говорит доктор Хох.
– И вы сделали это?
– А почему бы нет? – отвечает вопросом на вопрос Венди Хох. – Он сказал: они все проверили. Так и было, наверное. Доктор Пафко как-никак получал Нобелевскую премию.
Стерн, делающий пометки в своем желтом блокноте, с горечью улыбается. Поначалу Мозес и Фелд возражали против упоминаний в ходе процесса того факта, что Кирил является нобелевским лауреатом, но теперь они, похоже, только рады. Доктор Робб, вероятно, не случайно
Доктор Хох, однако, ни слова не говорит о том, что серьезные клинические исследования для «Глоубал Интернэшнл» являются важным источником доходов. А это значит, что компания весьма заинтересована в том, чтобы заказчик тестирования, а именно изготовитель того или иного фармацевтического препарата, удовольствовался результатами опытов. Каковы бы ни были причины внесения изменений в базу данных, Венди Хох их произвела, не прерывая телефонного разговора с Кирилом, после чего отправила в группу контроля качества уведомление, что коррективы связаны с компьютерным сбоем. Как поясняет доктор Хох, ей как специалисту по статистике программный сбой показался куда более разумным объяснением случившегося. Ей просто трудно было поверить в то, что 6 процентов пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», внезапно умерли в течение нескольких месяцев, хотя до этого в течение года чувствовали себя хорошо.
Вне всяких сомнений, показания Венди Хох на данный момент являются для Кирила наихудшими из всех, которые уже прозвучали в зале суда. Соответственно, они усложнят дело для Стерна, чей клиент, Кирил Пафко, заявляет о своей невиновности. Марта, которая приложила немало усилий, чтобы реконструировать вероятный ход произошедшего, уверена: звонок Кирила к Венди Хох был последней отчаянной попыткой не допустить аннулирования уже полученных результатов клинических испытаний «Джи-Ливиа» и избежать необходимости все начинать сначала. Раз попытка оказалась удачной, теперь бессмысленно рассуждать о том, какой была вероятность, что трюк удастся – Кирил своего до-бился.
Стерн начинает перекрестный допрос, сидя в своем кресле в ложе защиты – в надежде, что так он не покажется доктору Хох чересчур враждебно настроенным.
– Итак, доктор Хох, вы утверждаете, что разговаривали по телефону с доктором Пафко?
– Да, мы говорили.
– А сколько раз вообще вам доводилось разговаривать с доктором Кирилом Пафко?
– О, ни разу. Никогда, никогда. Я очень волновалась. Доктор Пафко – большой человек.
– Значит, вы не могли узнать его голос, поскольку до этого никогда с ним не общались?
– Нет, нет. Но это был очень волнующий момент. Представляете: мне звонит лауреат Нобелевской премии.
– А не могли бы вы вспомнить как можно точнее, доктор Хох, что именно он сказал, когда звонил вам?
– Ну он сказал: «Это доктор Пафко. Привет. Нам надо поговорить». Что-то в этом роде.
– А человек из компании «ПТ», с которым вы обычно контактируете, – это доктор Танакава?
– Да, да.
– А с другими сотрудниками «ПТ» вам приходилось общаться?
– В основном по электронной почте, да.
Рассказ доктора Хох о том, как ее телефонный собеседник начал разговор, работает на версию, что ей звонил Леп. Но тут есть две проблемы. Во-первых, Стерн прекрасно помнит о договоренности между Донателлой и Кирилом по поводу Лепа. Более того, старый адвокат знает, что следующим вещественным доказательством, представленным обвинением, будут данные биллинга, где зафиксирован звонок из офиса Кирила на Тайвань и последовавший двадцатиминутный раз-говор.
– Но вы ведь никак не можете знать точно, доктор Хох, не так ли, правду ли говорил вам человек, с которым вы беседовали по телефону? Я имею в виду, что случаи смерти пациентов действительно появились в базе данных в результате компьютерного сбоя.
– Протестую.
Сонни отрицательно качает головой, отклоняя протест обвинения. Хох, которая ранее признала, что не очень точно чувствует все нюансы разговорного английского языка, продолжает твердить, что она поверила всему, что ей сказали. Только после того, как Стерн задает ей все тот же вопрос в третий раз, она начинает понимать, в чем дело, и принимает чуть более расслабленную позу, немного откинувшись назад.
– Откуда я могу это знать? – переспрашивает она несколько удивленным тоном.
То, что доктор Хох нервничает, вполне понятно и не требует объяснений. Она совершила грубейшее нарушение и внесла коррективы в базу данных на основе одного лишь телефонного разговора, не проведя никакой проверки. Как бы ни приветствовалось ее стремление потрафить заказчику в отделе продаж «ПТ», сейчас ситуация такова, что ее действия могут вызвать серьезное недовольство представителей компании.
– Доктор Хох, когда вы в первый раз обсуждали с кем-либо телефонный разговор с человеком, представившимся как доктор Пафко? То есть когда именно вы впервые обсуждали этот случай после того, как этот человек вам позвонил?
Вместо ответа свидетельница отрицательно качает головой.
– Вы не помните?
– Нет, нет.
– А в вашей компании кто-нибудь говорил с вами о статье в «Уолл-стрит Джорнэл», посвященной «Джи-Ливиа»?
– О. – Доктор Хох улыбается и чересчур энергично кивает, словно марионетка: – Да, да, да. Человек из УКПМ, который проводил расследование.
– Это был мистер Хан, который сидит вон там, в ложе обвинения?
Свидетельница кивает и улыбается Хану, холеному мужчине с редеющей шевелюрой цвета воронова крыла.
– А вы помните, как через некоторое время после случившегося УКПМ стало подвергать сомнению часть результатов клинических испытаний «Джи-Ливиа»? Вам вообще известно об этом?
Свидетельница снова быстро кивает шесть или семь раз подряд. Сонни, обращаясь к доктору Хох, объясняет ей, что она должна отвечать словами, громко и разборчиво, чтобы ее ответы могла зафиксировать судебная стенографистка Минни, которая сидит на невысоком подиуме неподалеку от свидетельской кафедры. Затем Сонни улыбается и говорит, что в стенограмме кивки свидетельницы будут обозначены как «да».