Последнее испытание
Шрифт:
– Что именно сказал он и что сказали вы?
– Он был чем-то обеспокоен, и я поинтересовалась, что случилось. Он сказал: «Есть проблема с данными».
– Вы спросили, в чем состояла проблема?
– По-моему, нет. Разговор в самом деле был очень коротким.
– А вы еще когда-нибудь говорили о клинических испытаниях?
– Да, у нас состоялся еще один короткий разговор на эту тему через несколько дней.
– И где он происходил?
– Точно не помню. Кажется, в его кабинете.
– Кто еще там присутствовал?
– Только мы двое, больше никого.
– И что именно было сказано?
– Я спросила Кирила, скорее из вежливости, чем закончилась
Стерн, не вполне отдавая себе в этом отчет, изо всех сил вцепляется в подлокотники кресла. «Я кое-что предпринял, чтобы позаботиться об этом» – это куда более подозрительная и опасная формулировка, чем та, которую Иннис использовала, описывая ту же ситуацию, в разговоре со Стерном и с представителями ФБР. Тогда в обоих случаях Иннис сообщила, что Кирил сказал следующее: «Проблема была решена». Вполне можно было сделать вывод, что за этими словами скрывались заверения Венди Хох о том, что данные о смертях пациентов являлись просто результатом программного сбоя.
Выслушав ответ свидетельницы, Мозес настораживается и на какое-то время умолкает. Стерн настолько напряжен, что не сразу замечает, что Марта незаметно давит локтем ему на ребра.
– Вы спросили у доктора Пафко, что он имеет в виду под этими словами? – интересуется Мозес.
– Нет. В то время мы с ним уже почти не разговаривали.
Этот ответ становится прелюдией к рассказу Иннис о ее уходе из компании сразу после того, как «Джи-Ливиа» был допущен на рынок в январе 2017 года. Выслушав свидетельницу, Мозес начинает расспрашивать ее о телефонном звонке 7 августа 2018 года – это ключевой момент ее показаний. Гособвинение снабдило присяжных шумопоглощающими наушниками, чтобы они слышали все как можно лучше. Запись прокручивается целиком. Затем Мозес поочередно запускает отдельные ее фрагменты, после чего приступает к расспросам Иннис по поводу завершающей части беседы. При этом он начинает с того, что просит ее прокомментировать свою адресованную Пафко просьбу прекратить ей звонить.
– Да, – поясняет она. – Он надоел мне своими просьбами вернуться в компанию. Причем звонил он поздно вечером, и мне казалось, что он всякий раз был не совсем трезв. Я сказала ему, что это уже становится похожим на преследование и домогательства и что мой юрист посоветовал мне записать разговоры с ним, чтобы заручиться охранным предписанием.
«Это неправда», – пишет Кирил на желтой страничке блокнота, лежащего между ним и Стерном. Согласно версии самого доктора Пафко-старшего, он звонил Иннис лишь иногда и исключительно по делу, потому что на некоторые вопросы ответить могла только она, и пару раз бывало, что ему все же приходилось обращаться к другим сотрудникам. Однако, по словам Кирила, о советах юриста записать их разговоры по телефону или об обращении в суд для получения охранного ордера речи никогда не шло – до того случая, когда он позвонил Иннис после получения новостей от Хартунг.
– Вы можете объяснить, что вы имели в виду, когда сказали: «Продай свой пакет»?
Стерн, не вставая, заявляет протест.
– Запись говорит сама за себя, – поясняет он.
Прежде чем Сонни успевает принять или отклонить протест, Мозес меняет вопрос:
– Что за звук слышен на записи сразу же после слов «продай свой пакет»?
– Я засмеялась.
– Почему вы засмеялись?
– Потому что я говорила не всерьез. И Кирил, и я – мы оба знали, что это было последнее, что он мог сделать.
– Протестую по поводу заявления о том, что именно знал Кирил, – говорит Стерн.
– Поддерживаю, –
– Вы можете объяснить, в чем состояли инструкции по комплаенсу, которые вы получали от юристов компании «ПТ»? – спрашивает Мозес.
Иннис отвечает на вопрос в сжатом виде, суммируя то, что уже многократно изложил всем, в том числе присяжным, Морт Мински: все сотрудники и руководители компании были предупреждены о том, что они не должны продавать акции «Пафко Терапьютикс» без предварительного одобрения этого шага юристами – за исключением случаев, предусмотренных в плане 10б5-1.
– Между прочим, – продолжает допрос Мозес, – мы несколько раз слышали о том, что доктор Пафко не продавал акции, принадлежащие лично ему. Вы когда-нибудь интересовались, почему он не продал свой пакет или его часть после того, как на препарат «Джи-Ливиа» была выдана лицензия?
– После получения лицензии – нет, не интересовалась. К тому времени я уже ушла из компании.
– Прошу меня извинить. А до этого вы говорили с доктором Пафко о том, есть ли у него планы относительно продажи своего собственного пакета акций?
– Да, это было за несколько недель до одобрения «Джи-Ливиа». Где-то в декабре 2016 года.
– Расскажите нам, пожалуйста, кто еще присутствовал при этом вашем разговоре?
– Мы тогда очень много работали, практически без выходных, чтобы подготовиться к моменту, когда препарату откроют доступ на рынок. Иногда кто-нибудь заказывал в офис китайскую еду, чтобы перекусить прямо на работе. В то время в прессе начали появляться статьи с рассуждениями о том, что «Толливер» и еще один крупный фармацевтический концерн будут бороться за то, чтобы перекупить «ПТ», так что котировки акций компании буквально летели вверх. Объявление тендера на приобретение «ПТ» отменило бы план 10б5-1 и все прочие ограничения. Большинство из нас не могли дождаться момента, когда можно будет продать свои акции, потому что рынок тогда буквально сходил с ума. Для всех нас это был бы хороший куш, но после одного из таких разговоров Кирил посмотрел на меня и сказал: «Я не стану продавать свой пакет, когда объявят тендер».
– Он как-то объяснил эти свои слова?
– Он хотел оставаться акционером «ПТ». Это означало, что даже после объявления тендера он собирался договариваться с покупателем компании о заключении соглашения о найме. Он хотел сохранить рычаги влияния и по этой причине намеревался остаться на должности генерального директора «ПТ».
Стерн чувствует, как от изумления его сердце екает, пропустив удар. Тогда, во Флориде, он сказал Иннис, что Кирил спокойно относился к перспективе продажи своего пакета акций, но доктор Макви ни словом не обмолвилась по поводу тех планов доктора Пафко, о которых рассказала сейчас. Тем самым она сделала еще более уязвимой линию защиты в самом слабом ее месте. Более того, она заронила в душу Стерна опасение, что в беседе с Яном Вейлом, инвестиционным банкиром, – той самой, в ходе которой Кирил заявил, что жениться надо на богатых, – доктор Пафко валял дурака.
Кирил склоняется к Стерну и шепчет ему на ухо:
– Она все врет.
Сидящая с другой стороны от Стерна Марта бросает на отца взгляд, прочесть смысл которого не составляет труда: я же тебе говорила…
– Свидетель ваш, – говорит Мозес, обращаясь к представителям защиты.
Стерн медленно встает с кресла. Он настолько поражен, что его в буквальном смысле слова пошатывает. Старый адвокат впивается взглядом в свои заметки в надежде, что это поможет ему взять себя в руки.
– Итак, вы сказали нам, что были близкими друзьями с доктором Пафко на протяжении десятилетий.