Последнее падение
Шрифт:
Я ей не нужен. Бурчит она в ответ.
Её коса опущена рекою,
А я теперь опустошён на век.
Я ожидал теплейшей встречи,
Её – мою родную мать.
И хоть костлявую, сырую,
Но заставляющую жизни вкус понять.
Она
Она – ожесточённая борьба,
Она во огонь заводит
И поднимает в небеса.
Мой горизонт, моя отвага,
Услада для моих ушей.
Она как наживая рана —
жестокая и тихая…
Поверь.
Именно так выглядело начало моего творческого пути. Что стало сюрпризом и для меня, так это лицо повествования. Я писала от мужского лица. Своеобразная отсылка. Глупая и смешная, но отягощающая и постоянно напоминающая. Но дело не в этом.
Я назначила день. Тогда это казалось неизбежным. Но сейчас я здесь, а значит – я справилась (на удивление).
Наверное, можно сказать себе спасибо за то, что до последнего сохраняла спокойствие. Оно не давало мне передумать. Однако, жизнь не стоит на месте. Что-то происходит, даже если ты этого совсем не хочешь. После того как мама сделала последний вздох, я будто выползла из кокона. Встреча на кладбище, иногда преследует меня по ночам, но она изменила меня. Он изменил меня.
– Не ожидал тебя здесь увидеть….
– Я сама не думала, что когда-то появлюсь здесь.
– Ты похудела, очень сильно.
– Я практически перестала есть. Ничего кроме гречки организм не принимает. А сейчас… – Я задержала дыхание. – Вообще не вижу смысла во всём этом.
– Тогда чем это отличается от нашего армейского детства в Академии? – Он похлопал себя по плечу, намекая, что я могу воспользоваться его дружеской помощью и поддержкой. Я не отказалась. Просто уткнулась в его серую рубашку и заплакала.
– Я знаю каково это, поверь мне, Мороз…
И теперь я с уверенностью могу сказать, что даже самое пустое существование, потихоньку начинает обретать смысл.
Но десять лет. А я до сих пор вздрагиваю при упоминании это дня. И каждый раз прогоняю его в памяти.
***
Такое ощущение, что я впала кому.
Ирина Владимировна кое-как натянула на меня спортивный костюм (прямо поверх платья) и повела по заполненным коридорам.
Здесь
Я всегда доверяла Славянской, но сейчас она делает что-то совершенно ей несвойственное.
Она не кричит. Не настаивает. Она меня уводит. Узнай бы я об этом в свои десять лет, то не смогла бы сдержать смех.
Я вижу их лица. Они (также, как и я) не понимают, что происходит. Кто-то что-то спрашивает, кто-то пытается разобраться в ситуации, а Ирина Владимировна всё ещё тащит меня по коридорам через нескончаемую толпу.
Не могу оторвать взгляд от пола. Ощущение, что он и теперь навсегда останется неподвижным.
Пытаюсь освободиться от руки Славянской, но она вцепилась в меня мёртвой хваткой.
– Вещи. Коньки, – я пробую развернуться и пойти в другую сторону, но эта маленькая женщина оказывается в два раза сильнее меня. Удивительно, раньше я не замечала её силы. А возможно, просто это я сейчас слабее, чем когда-либо. – Сумка осталась в раздевалке.
– Забудь! – рявкнула Ирина Владимировна. – Русаков со всем разберётся. Пойдём.
– Но куда? Там судьи, зрители, – я замешкалась. – Там я.
Она резко остановилась и посмотрела на меня взглядом, который был наполнен тревогой и опаской.
– Что ты только что сморозила, Мороз?
– Я осталась там. Мне надо туда вернуться.
Я не оставляю попыток высвободиться из хватки старшего тренера.
– Каролина, послушай меня, она перехватила моё ослабевшее запястье. – Ты тут. Там сейчас ничего нет. Тебе нужно домой. Я прекрасно знаю, чем заканчивается такое состояние. И поверь, я не хочу, чтобы ты разбила свою голову об лёд.
И я знала, чем заканчивалось такое состояние. А точнее – я знала, что происходит после него (а может и одновременно с ним). То, чего так сильно боятся все спортсмены.
Боль.
В тот момент я ощутила первую волну. Резко и во всём теле сразу. Абсолютно каждая косточка отдалась натянутым напряжением. А все старые раны – открылись вновь.
– Со мной всё хорошо, – я натянуто улыбнулась. – Мне нужно вернуться. Продолжать, идти дальше.
– Нет никакого дальше, Каролина. – Она подошла ко мне максимально близко, а после склонила мою голову себе на грудь. – По крайней мере, не сейчас. Ты не готова. Прошу, пойдём. Я передам тебя в руки матери. Кто знает, что ты можешь с собой сотворить.
И в этот – самый неподходящий момент – у меня полились слёзы. Неконтролируемые слёзы.
Я проявила слабость на глазах у окружающих нас людей. Теперь каждый из них знал какая я жалкая. Это непростительно.
«Ирина Владимировна будет недовольна.», – подумала я.
Но Славянской было уже всё равно, она тоже плакала.
Вторая яркая болевая вспышка. И она намного сильнее предыдущей. Я столько лет не чувствовала боли, и вдруг она так резко вернулась. Что-то действительно было не так. Поясница горела, а колени вообще онемели.