Последнее правило
Шрифт:
— Я пытался заставить его уехать, — сказал Тео, — но он заявил, что будет тебя ждать.
С этими словами он возвращается в дом, оставляя меня наедине с невысоким лысеющим мужчиной с раздвоенной козлиной бородкой.
— Миссис Хант? — говорит он. — Я Фарли Макдафф, основатель Нации неврологического разнообразия. Вероятно, вы о нас слышали?
— К сожалению, нет…
— Это блог для людей, которые считают, что нетипичное неврологическое развитие — просто отличительная особенность человека, а раз так, то ее необходимо превозносить, а не лечить.
— Послушайте, сейчас не самое удачное время…
— Для аутистов, которые
— Невротипичным… — повторяю я.
— Другое название тех, кого в быту называют нормальными, — объясняет он. — Таких, как вы.
Он улыбается, но не может и секунды выдержать моего взгляда. Он сует мне в руку буклет.
«МАЖОРИТИЗМ — непризнанное состояние.
Мажоритизм — инвалидизирующее состояние развития, которое поражает 99 % населения в области умственного развития, включая самоанализ, внимание, эмоциональные способности и органолептическое развитие. Симптомы возникают с рождения и не поддаются лечению. К счастью, количество людей, страдающих мажоритизмом, снижается, люди начинают лучше понимать аутизм».
— Вы, должно быть, шутите, — говорю я и обхожу его, намереваясь войти в дом.
— Почему мы считаем бредовым состояние человека, чувствующего боль других и сопереживающего несчастью ближнего, почему мы заключаем, что он страдает от переизбытка эмоций? Почему подражать другим, чтобы слиться с толпой, более приемлемо, чем делать то, что в настоящий момент интересно тебе самому? Почему не считается грубым и невежливым прямой взгляд в глаза незнакомцу при первой вашей встрече или вторжение рукопожатием в его личное пространство? Почему считается пороком желание человека развивать первоначальную тему разговора, а не отвлекаться на комментарии своего собеседника? Почему мы считаем рассеянным того, кто теряется, если изменяется привычная обстановка, например предмет одежды оказывается не в ящике, а в гардеробе?
Я тут же вспоминаю о Джейкобе.
— Мне на самом деле нужно идти…
— Миссис Хант, мы полагаем, что можем помочь вашему сыну.
Я колеблюсь.
— Правда?
— Вам знакомо имя Дариуса Макколлума?
— Нет.
— Это парень из Нью-Йорка, из района Куинс, который питает настоящую страсть ко всему, что связано с поездами. Он был чуть старше Джейкоба, когда впервые захватил электропоезд, следовавший от Всемирного торгового центра до Геральд-сквер. Он брал покататься городские автобусы. Он сорвал стоп-кран в электропоезде и переоделся в работника городского транспорта, чтобы устранить неполадку. Он выдавал себя за консультанта по технике безопасности на железной дороге. Его привлекали более девятнадцати раз. У него тоже диагностировали синдром Аспергера.
По спине пробежал солодок, но не потому, что я замерзла.
— Зачем вы мне все это рассказываете?
— А о Джоне Одгрене вы слышали? В возрасте шестнадцати лет он зарезал старшеклассника школы в Садбери, штат Массачусетс. До этого у него уже конфисковали ножи и игрушечный пистолет, но за ним не наблюдалось агрессивного поведения. У него тоже синдром Аспергера, и он увлекается оружием. Но в результате нападения с ножом был поднят вопрос о связи синдрома Аспергера с насилием — хотя медицина, по сути, отрицает такую
Я хотела заявить, что Джейкоб невиновен, но — Господи помоги! — не могла вымолвить ни слова. Не хочу, чтобы мой сын был чьим-то символом. Я просто хочу, чтобы моя жизнь вернулась на круги своя.
— Мистер Макдафф, будьте любезны убраться с моей территории либо я вызову полицию!
— Очень удобно, ведь полиция уже протоптала сюда дорожку, — ерничает он, но отступает к своей машине. У двери он останавливается, в уголках губ играет грустная усмешка. — Это мир невротипичных людей, миссис Хант. Мы просто боремся за свое место в нем.
Джейкоба я застаю за компьютером.
— Билеты по тридцать пять долларов, — сообщает он, не поворачиваясь ко мне.
— Ты слышал об организации под названием «Нация неврологического разнообразия»?
— Нет. А что?
Я качаю головой и присаживаюсь на его кровать.
— Ничего.
— Геоинформационный портал «Мэпквэст» сообщает, что добраться можно за три часа восемнадцать минут.
— Куда добраться?
— До университета Нью-Гемпшира. Забыла? Доктор Генри Ли! — Он поворачивается на стуле.
— Джейкоб, ты не поедешь. Мне очень жаль, но я уверена, что доктор Ли когда-нибудь будет еще где-то выступать.
«Неужели ты тогда будешь в тюрьме?»
Мысли роятся в моей голове, как осы над одеялом для пикника. И такие же надоедливые и незваные. Я подхожу к письменному столу и смотрю на сына.
— Я должна кое-что у тебя спросить, — негромко говорю я. — Я должна задать вопрос, который не задала раньше. Мне нужно услышать твой ответ. Джейкоб, Джесс умерла. Это ты ее убил?
Он насупился.
— Я не убивал.
Воздух — я и не заметила, что затаила дыхание, — вырвался из моих легких. Я заключила Джейкоба в объятия. От неожиданности он напрягся.
— Спасибо, — шепчу я. — Спасибо.
Джейкоб никогда мне не врет. Не умеет. Он пытается, но ложь настолько заметна, что мне нужно лишь выдержать паузу, как он сдается и выкладывает правду.
— Ты понимаешь, что держать меня дома взаперти недели, месяцы можно расценить как преступное поведение? Хорошие родители не относятся к своим детям, как к животным в клетке.
— А ты понимаешь, что даже если Оливер обратится к судье, чтобы тот сделал для тебя исключение, доктор Ли выступит раньше, чем судья назначит слушание? — замечаю я. — Уверена, что выступление будут записывать. Мы сможем прослушать запись.
— Это разные вещи! — кричит Джейкоб.
Жилы у него на шее вздуваются, он вот-вот может вновь потерять контроль над собой. Размеренным голосом, напоминающим бальзам, я говорю:
— Сделай глубокий вдох. Заметен твой синдром Аспергера.
— Я ненавижу тебя, — отвечает Джейкоб. — Тут дело не в синдроме. Дело в том, что меня делают рабом в собственном доме.